Если вы находитесь в России или планируете в нее возвращаться, вам нельзя репостить наши материалы в соцсетях, ссылаться на них и публиковать цитаты.
Подробнее о том, что можно и нельзя, читайте в карточках.
В России появляется все больше памятников Сталину, но это не «ностальгия по прошлому». В свой колонке Федор Агапов показывает, как, возвеличивая советского диктатора, Кремль парадоксальным образом утверждает ценности российского капитализма — культ личного могущества без какой-либо ответственности перед обществом.
- ИллюстраторИллюстраторВитя Ершов
- Публикация30 мая 2025 г.
Судя по всему, Ленины, падающие в Украине, пускают корни, чтобы затем прорасти в России — но уже как памятники Иосифу Сталину. Так, лишь за последние несколько лет советский диктатор был увековечен в Вологде, Улан-Удэ и Волгограде. Теперь же очередь дошла и до столицы. На станции метро «Таганская» в Москве восстановили горельеф со Сталиным, демонтированный еще в 60-х годах XX века, и это вызвало оживленную дискуссию как в самой России, так и за ее пределами.
По традиции сторонники восстановления памятника указывают на то, что при Сталине СССР провел столь нужную тогда индустриализацию и победил в войне, а его критики напоминают о беспрецедентных масштабах репрессий той эпохи и опасности «ностальгии по коммунизму», овладевшей Кремлем. В этот раз даже британский таблоид The Sun не остался в стороне и опубликовал статью с заголовком: «Безумная попытка Путина возродить Советский Союз». Примечательно, что аргументы в этом споре не меняются годами, и все они касаются исключительно прошлого: стороны пытаются выяснить, хорошим ли правителем был Сталин или плохим? Можно ли увековечивать его историческое наследие? И вообще, как мы должны оценивать советский период в целом?
В увлечении историей нет ничего плохого. Однако посреди подобных словесных баталий легко забыть, что памятники прошлому — это в первую очередь высказывание о настоящем. А потому бесконечные обсуждения давних исторических событий в отрыве от нынешнего контекста лишь мешают пониманию того, что именно происходит с нами сегодня. Так что если мы действительно хотим разобраться в причинах возвращения Сталина в российское публичное пространство, рассматривать его фигуру нужно именно с точки зрения современности.
При таком анализе становится ясно, что популяризация фигуры Сталина — это не просто отсылка к истории, а попытка нормализовать определенный тип власти в настоящем. Обращение путинского режима к этой фигуре парадоксально, учитывая, что в современной России речь идет о неолиберальной, олигархической системе, а Иосиф Сталин был правителем первого в истории социалистического государства. Однако это вполне объяснимо: достаточно лишь проанализировать, какие стороны сталинизма пытается присвоить себе российская власть, и что именно делает советского диктатора в глазах Владимира Путина примером для подражания.
Идеология доминирования
Во-первых, важно понимать: сталинский социализм не являлся полноценной идеологией. Скорее, это был язык власти, позволявший контролировать население. Поскольку к власти он пришел именно в СССР, Сталину было легче всего манипулировать людьми и организовывать их мобилизацию с помощью коммунистической риторики. Однако сама по себе идея социализма диктатора не слишком волновала, и он легко был готов жертвовать ей, если того требовали обстоятельства.
Так, один из ключевых институтов социализма — профсоюзы — потеряли в СССР любую самостоятельность именно благодаря Сталину. Будучи независимыми от властей, они могли бы предоставлять рабочим площадку для выражения недовольства, что мешало бы построению диктатуры. Поэтому вместо поиска компромисса с лидерами профсоюзов Сталин предпочел просто репрессировать тех из них, кто ему мешал. Безусловно, генеральному секретарю все равно приходилось считаться с революционным наследием, но если идеология вступала в конфликт с его стремлением к власти, он всегда выбирал власть.
Сталинские методы оказываются на удивление эффективными, если приспособить их к рыночной экономике
Затем эта логика — никто никому ничего не должен, а обязательства существуют только для тех, кто внизу — нашла свое полное воплощение в России при Путине. Это отражается даже в популярных терминах. Пример тому — пресловутая «вертикаль власти», под которой понимается беспрекословное подчинение вышестоящему в государственном аппарате. В нынешней российской системе, как когда-то при Сталине, совершенно нет места для горизонтальных инициатив и гражданской самостоятельности, а все, сделанное без прямой санкции со стороны властей, воспринимается с подозрением, нередко переходящим в насилие. Абсолютная послушность же, наоборот, вознаграждается.
В этом и заключается парадоксальная связь между сталинской и путинской системами. Сталинские методы оказываются на удивление эффективными, если приспособить их к особенностям рыночной экономики. Бороться с субъектностью населения в условиях периферийного капитализмаВ ряде политических теорий «периферия» — это зависимая форма экономики, обслуживающая интересы «ядра» (развитых стран) через экспорт сырья, дешёвый труд и в целом подчинённое положение в глобальной системе распределения ресурсов. оказалось даже проще, чем в советское время: вместо того чтобы полагаться на массовые аресты, оказалось достаточным лишить людей множества социальных гарантий, упростить выдачу хищных кредитов и открыть доступ к потреблению, стимулируя его культом индивидуального богатства. При такой системе любые общественные проблемы можно представить как ошибки отдельных людей. Никто никому ничего не должен — включая государство.
Для тех, кто всё же найдет силы на критику, неолиберальная диктатура с ее обсессией по сбору данных подготовит точечные — как реклама маркетплейсов — репрессии, быстрые и отлично подходящие для деморализации остатков гражданского общества. При этом, если что-то идет совсем не так — например, в случае природных бедствий, — власть может без проблем задействовать свой мощнейший медиаресурс и перенести всю ответственность с плеч правителя на членов элиты, стоящих под ним.
В результате такой политики возникает «дихотомия доверия» — феномен, при котором население доверяет непосредственно правителю страны, но не его подчиненным. В такой ситуации в обществе наблюдается странное противоречие: люди могут позитивно относиться к символам своего государства, но в то же время не хотят лишний раз взаимодействовать с ним в повседневной жизни. И это тоже выгодно автократу. Пока он использует население страны лишь как ресурс для осуществления своей политической воли, элита становится для него расходным материалом, который можно приносить в жертву в случае кризисов. Опять же, это как характерно как для сталинского СССР, так и для современной России. Подобная система обеспечивает диктатору абсолютный контроль при минимальной ответственности и, самое главное, оставляет власть исключительно в его руках.
Однако сталинский режим — это не просто модель авторитарного управления, в которой вся власть сосредоточена в руках автократа. После вторжения в Украину особое значение для Путина приобрело военное наследие сталинской эпохи, через которое он пытается оправдать нынешнюю войну.
Война как наследие диктатуры
Обращение Путина к сталинскому наследию в контексте войны легко объяснимо. Если проанализировать риторику современных сторонников советского диктатора, то все их аргументы рано или поздно сводятся к теме Великой Отечественной войны. Для них проблема ужасов голода, насильственной коллективизации и лагерей массового заключения легко разрешается следующей логической цепочкой: если бы не Сталин, то СССР бы проиграл и миром правили бы нацисты. Так что все было не зря! Но если в аргументации сторонников Сталина эта логика хотя бы понятна — ведь Советский Союз действительно был вынужден защищаться от нападения Германии — то в случае нынешней войны России в Украине подобные разговоры бессмысленны, поскольку агрессором в ней выступает отнюдь не Киев.
Поэтому в своей речи, сопровождавшей российское вторжение в Украину в 2022 году, Путин вновь прибегнул к историческим аналогиям, изображая этот конфликт практически настолько же экзистенциальным, каким была война 1941–1945 годов. Разумеется, это не случайность. Как с точки зрения поклонников Сталина победа во Второй мировой перечеркивает все его преступления, так и Кремль, проводя параллель с ней, оправдывает свою репрессивную политику военными нуждами, тем самым придавая смысл всем полицейским мерам, на которые он шел еще задолго до ее начала. Ведь если изобразить себя жертвой агрессии — пускай в случае Украины и непрямой, а через НАТО — то любые действия государства: от арестов книгоиздателей до пыток журналистов в тюрьмах — можно преподнести как необходимость. В принципе, подобный способ объяснения политического насилия некой сверхмиссией и называется «сталинизм».
Оболочка идеологии может принимать любую форму, а лозунги переписываться — главное удерживать свою власть и доминировать
Однако дело не только в том, чтобы с помощью войны оправдывать свою внутреннюю политику. У Путина все же есть определенная идеология, и сам факт начала нынешней войны показывает, что он готов бороться за ее воплощение. Как и в случае со Сталиным — правда, в основном уже после Второй мировой — это особый тип империализма, выражающийся в стремлении к расширению влияния собственного государства вовне, чтобы через его мощь утвердить собственное место в истории.
При этом, как и в сталинское время, идеология эта крайне эклектична. Если в разгар Великой Отечественной войны Сталин для поднятия боевого духа вернул в советскую армию погоны и воинские звания царского времени, то Путин, наоборот, пытается наложить память о победе советского народа на культ «русского мира». И так мы вновь приходим к лейтмотиву правления обоих диктаторов: оболочка идеологии может принимать любую форму, а лозунги переписываться — главное при этом удерживать свою власть и доминировать. Причем не только над своим народом, но и над другими.
Сталин и современность
В конечном итоге, глядя на новую скульптуру на «Таганской», нетрудно прийти к выводу, что новый горельеф со Сталиным — это прежде всего памятник путинизму, а не советскому вождю. Как верно заметил исследователь архитектуры Александр Зиновьев, его появление — идеологический жест, в котором восстановление исторического архитектурного облика метро играет сугубо второстепенную роль.
Грубый, лишенный не только исторической, но и эстетической ценности, этот монумент тем не менее идеально подходит для своей главной функции. Наблюдая за тысячами проходящих мимо пассажиров, одним своим присутствием он напоминает им, что государство неизмеримо важнее отдельной личности, а воля диктатора не подлежит сомнению — особенно когда речь идет о войне. То, что монумент установили без предварительного голосования или каких-либо консультаций с гражданами, красноречиво говорит: в мире, где никто никому ничего не должен, главное — это власть.
