Если вы находитесь в России или планируете в нее возвращаться, вам нельзя репостить наши материалы в соцсетях, ссылаться на них и публиковать цитаты.
Подробнее о том, что можно и нельзя, читайте в карточках.
Публиковать такой текст непросто, потому что любой разговор о смерти — это табу. Но что тогда делать, если ты думаешь о своей возможной кончине? С кем это обсуждать и как вообще обходиться с мыслями о своей смертности? Именно об этом решила написать текст Саша Манакина, продюсерка видеоотдела DOXA.
TW: суицид, селфхарм, ментальные расстройства. Этот текст — личная рефлексия авторки, а не рекомендации. В конце статьи собраны ресурсы, где можно получить помощь, если вы или ваши близкие столкнулись с суицидальными мыслями.
- ДизайнерДизайнерВитя Ершов
- Публикация8 июля 2025 г.
Мне всегда казалось, что я не проживу долго. Но когда пытаюсь обсудить это с другими, я часто слышу в ответ: «Можем не говорить о твоей смерти?».
Конечно. Я понимаю, какие чувства вызываю у людей, размышляя о своем гипотетическом самоубийстве. Большинство из них не знают, как реагировать, им становится неловко и неуютно. Прошу ли я о помощи? Нужно ли им переживать?Привет, я Саша, и половину своей жизни я думаю о смерти.Первый диагноз, депрессия, я получила в 15 лет, когда меня отправили в детское неврологическое отделение больницы — сокращенно «ДНО». Со мной не происходило ничего экстраординарного. Классический сценарий переходного возраста: я очень эмоционально переживала все, что происходит с подростком (первую, вторую и все последующие любови, непонимание родителей, проблемы с учебой, ссоры с друзьями).
На фоне этого я стала быстро уставать, начались головные боли, проблемы с концентрацией, аппетитом и сном, физических сил тоже стало меньше. Появились экстремальные диеты, алкоголь и наркотики, а затем и мысли о том, как эту жизнь прекратить. Чтобы справиться с этими размышлениями, я стала прибегать к селфхарму. У меня на руке 12 шрамов от сигаретных ожогов.
Может быть, на меня повлиял расцвет эмо. 2007 год я, как и многие миллениалы, встретила в розовых узких джинсах под песню «Прыгай вниз не бойся». Тогда суицидальные настроения витали в воздухе, наверное, поэтому меня не пугали мои мысли, даже когда они перерастали в намерения. Спустя годы я узнаю от психиаторки, что такое деструктивное поведение «нормально» для моих диагнозов, среди которых теперь не только депрессия, но и ПРЛПограничное расстройство личности., и СДВГСиндром дефицита внимания и гиперактивности. .
Я необязательно думаю о приближении своей смерти. Иногда я просто размышляю о том, как бы хотела провести свой последний день или что сделать, чтобы подготовиться к смерти в эмиграции. Часто эти мысли звучат как эмбиент на фоне, и я их не боюсь. Для меня осознавать свою «конечность» — это про спокойствие и свободу.
Жизнь — это не навсегда, поэтому все, что я от нее испытываю — тоже.
Это не значит, что я несчастна 24/7. Я умею наслаждаться жизнью, но эта постоянная попытка удержать себя в балансе сильно изматывает. Одно неловкое движение, и я проваливаюсь в серотониновую яму, выбираться из которой бывает очень тяжело. И я знаю, что когда когда этот баланс будет нарушен, и я продолжительное время буду чувствовать себя плохо, мне необязательно терпеть до конца. Для меня важно иметь возможность самостоятельно оценивать ценность своей жизни. Но прежде чем решиться на что-то финальное, я попробую себе помочь. Если вы узнаете в этом тексте себя, обратитесь за психиатрической и психотерапевтической поддержкой. Такие состояния можно контролировать.В детстве мама часто говорила, что моя прабабка дожила до 92 лет, потому что не унывала. Но я так точно не смогу. Да и не хочу.Вообще, обсуждать смерть с тем, кто подарил тебе жизнь, очень болезненно для обеих сторон. Не обойдется без обвинений в эгоизме и слабости. А это не то, что хотелось бы чувствовать, признаваясь в своей уязвимости и боли. А как вообще проводить этот разговор с теми, кто не хочет тебя терять? Если честно, я не знаю. Но мне бы хотелось значит, что это может быть эмоционально безопасное пространство без упреков и перетягивания одеяла: «Что мы почувствуем, если ты умрешь?». Я знаю, что меня любят, но не хочу испытывать за это чувство вины.
Хотя благодаря исследователям смерти как отдельной дисциплины (death studies), разговор о ней стал возможным хотя бы в каком-то виде. Например, в России этим занимается социолог Сергей Мохов (я крайне рекомендую его книгу «История смерти: как мы боремся и принимаем»). Мне также нравится подкаст «Вопрос времени», который появился как раз из-за того, что журналистка Лена Чеснокова хотела поговорить с близкими на болезненные и уязвимые темы.
Я думаю, что дискуссия о смерти развивается так медленно еще и потому, что в мире почти отсутствуют легальные способы закончить жизнь на своих условиях. Я говорю о медицинской помощи в умирании — эвтаназии и ассистируемом суициде. Сейчас эти процедуры разрешены всего в нескольких странах, а критерии для реализации права на смерть очень строгие. Нельзя просто так взять и умереть. Чтобы рассчитывать на помощь, как минимум, нужны основания: продолжительные невыносимые страдания. В зависимости от страны — соответствующие диагнозы, которые нужно несколько раз подтвердить у нескольких независимых специалистов.
И пройти через ряд бюрократических процедур, которые могут длиться годами.
Для людей, у которых есть только психические расстройства или когнитивные нарушения, но нет физических заболеваний, добровольная смерть легализована только в Бельгии, Нидерландах, Испании, Люксембурге и Швейцарии. Но и там получить ее очень сложно. И дорого. Например, чтобы уйти из жизни, иностранцу в Швейцарии придется заплатить около 12 тысяч долларов. Плюс еда и проживание для сопровождающих, если человек хочет умереть в кругу близких людей. А как их заработать тем, кто едва справляется с бытовыми задачами из-за той же депрессии? Вот и приходится думать о маргинализированных способах ухода из жизни. Или что, собирать донаты на последнее путешествие?
Смерть — это право?
Все об эвтаназии и ее легализации
Помню, как лет в 8, я нашла в шкафу одежду, аккуратно сложенную в хлопковый мешок. Там было платье в крупный цветок, которое бабушка никогда не надевала, новое белье и бежевые колготки. Когда я спросила ее, что это такое, она ответила: «Это одежда на черный день. Вы меня в этом похороните, только отутюжить не забудьте». Я удивилась ее спокойствию и решительности. Но все родственники знали о ее воле. Бабушка иногда намекала, где лежат похоронные деньги, и жаловалась, что ее почившую подругу слишком сильно накрасили в морге. Получается, что нужный возраст все же дает тебе индульгенцию на размышления о смерти? Может, с годами ты переступаешь черту, где разговоры об этом больше не кажутся такими маргинальными?Но где эта черта? Сколько лет нужно прожить, чтобы с твоими мыслями считались? Может быть, эта колонка и наше видео — как раз такое начало. Хотя бы для меня и моих близких людей.
В чем в итоге похоронили бабушку, я не помню. Но для своего финального аутфита я бы выбрала то, в чем хожу в повседневной жизни, — широкие джинсы и футболку с какой-нибудь забавной надписью. Например: «Loving you is easy because you’re not a cop».
