Если вы находитесь в России или планируете в нее возвращаться, вам нельзя репостить наши материалы в соцсетях, ссылаться на них и публиковать цитаты.
Подробнее о том, что можно и нельзя, читайте в карточках.
Война в Украине продолжается три года. Под ее влиянием меняются взгляды не только у простых граждан, но и у ученых и исследователей. До войны Василий Жарков был деканом факультета политических наук в Московской высшей школе социальных и экономических наук (Шанинка). В своих статьях Жарков исследуют российскую внешнюю политику, отношения путинского режима со странами Запада, а также трансформации в оппозиционной среде российской политики. Теперь он переехал в Европу и работает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе.
В интервью он рассказывает, какие собственные взгляды он подверг переоценке и почему, какие выводы должна сделать российская оппозиция в 2025 году и в чем заключается политическое наследие Алексея Навального.
- Публикация17 февраля 2025 г.
Почти три года назад Путин начал полномасштабное вторжение в Украину. Какие главные итоги этой войны?
Во-первых, оказались неправы те, кто сомневался в Украине, в устойчивости ее политической системы. Эти прогнозы рухнули буквально в первые месяцы войны: уже в феврале, марте, апреле 2022 года стало ясно, что украинское государство не только выдержало первый удар, но и сумело мобилизоваться.
Но с другой стороны, неправы оказались и те, в том числе я сам, кто считал, что война станет для путинского режима смертельной ловушкой и приведет к его скорому краху. Пока этого не произошло.
На данный момент очевидно одно: обе стороны истощают друг друга и война в том виде, в каком она ведется сейчас, не может быть выиграна ни одной из них.
Поэтому нужно посмотреть на ситуацию с реалистских позиций. Важно понимать, что реализм — это не воинственность. Реализм — это способность оценивать политические события такими, какие они есть, а не такими, какими нам хотелось бы их видеть. Реализм игнорирует этическую составляющую в политическом анализе. Это не значит, что этики не существует или что она не важна. Но если мы начинаем анализировать события, исходя из этической позиции, мы неизбежно заходим в тупик.
Я не могу делать прогнозов, но мне кажется, что возможным сценарием на данном этапе могло бы стать перемирие. Важно понимать, что перемирие не означает окончания конфликта. Скорее всего, обе стороны воспримут его как временную передышку, пролог к будущему противостоянию. Однако при этом перемирие означает прекращение массовых потерь среди военных и гражданских — а это, на мой взгляд, крайне важная цель.
Я осознаю, что такая позиция вызывает неоднозначную реакцию, особенно среди эмиграции.
А возможна ли в нынешней ситуации альтернатива?
Какие еще возможны варианты? Мы говорим о помощи Украине. Но кто именно мы? Кто оказывает эту помощь, если учитывать, что Дональд Трамп фактически заморозил все проекты внешней помощи США?
Ленин понимал: капитализм не предотвращает войны, а ведет к их увеличению
Полноценное вступление НАТО в войну? Я в этом не уверен. Конечно, всегда найдутся горячие головы, готовые пойти на такой шаг. Но мы понимаем, к чему это может привести, учитывая наличие стратегического ядерного вооружения и всех связанных с этим рисков.
Честно говоря, последние десять лет я скорее придерживался взглядов либерального реализма. Мне всегда была близка идея федерации республик Канта и его концепция о том, что дух торговли побеждает дух войны. Я прекрасно понимаю, почему Меркель торговала с Россией газом: она искренне верила в эту логику.
Кант описывал реалии позднего феодализма и раннего капитализма, но, как мне кажется, он не учел одной ключевой вещи, которую, между прочим, прекрасно понимал Ленин: капитализм не только не предотвращает войны — он ведет к их увеличению.
Капитал и оружие идут рука об руку. Экспансия — основная характеристика капитала, в том числе территориальная. И то, что мы наблюдаем сейчас, похоже не на развитие, а на провал в прошлое, в мир начала XX века. Поэтому приходится признать, что ни концепция федерации республик, ни идея о том, что дух торговли способен победить дух войны, не сработали.
Значит, необходимо искать другую теоретическую рамку. Пока я не готов сказать, какой именно она должна быть. Скорее я говорю сейчас о своих сомнениях, о проблемах в собственной методологии. Мне очевидно, что та система объяснений, которой я пользовался последние 10–12 лет, сегодня больше не применима.
Возможно, стоит вновь перечитать «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленина.
Какие выводы из этой ситуации должна сделать оппозиция? Не означает ли это, что ей тоже пора осознать себя в политическом контексте начала XX века и, возможно, задуматься о революционной стратегии? Вместо того чтобы рассчитывать на поставки оружия Украине и ждать, что кто-то другой решит за них эту задачу?
Отличный вопрос, спасибо.
Последние три года в российской оппозиционной среде (я подчеркиваю, именно среде, потому что говорить о единой оппозиции не приходится) доминировали два подхода.
Первый основан на поддержке Украины и вере в то, что ее победа приведет к падению путинского режима и демократизации России. Однако это перекладывает ответственность за будущее России на Украину, при этом необходимость внутренних изменений игнорируется.
Второй сценарий еще более пассивен и сводится к ожиданию смерти Путина — упование на аналогию со Сталиным. Но такая стратегия полностью исключает активную роль оппозиции в формировании будущего.
Мне кажется, что ни один из этих путей не дает оппозиции никакой субъектности. Единственное, о чем действительно стоит говорить всерьез, — это реабилитация идеи революции.
Речь о революционном движении в самом широком смысле. Нужно хотя бы начать думать в этом направлении, осмысливать его, собирать материалы. И это необязательно должно касаться только опыта российского освободительного движения, хотя в истории России есть традиция сопротивления.
Есть один очень важный момент, который четко сформулирован в экспозиции Музея американской революции в Филадельфии. Его суть проста: жизнь без свободы нам не нужна.
Если мы посмотрим на тех, кто боролся за свободу в прошлом — будь то революционеры в Америке и Франции XVIII века или люди, сражавшиеся за свободу в России в начале XX века, — они не видели смысла в существовании без свободы. Для них свобода была дороже жизни.
Современный же человек, который не проводит и дня, не зайдя в супермаркет, не купив что-то поесть, что-то надеть, куда больше цепляется за саму жизнь. И это, пожалуй, главная проблема.
В ближайшее время мы, вероятно, станем свидетелями того, как диктатура может установиться в другой большой демократии — американской. Это, к сожалению, вполне вероятный сценарий. И в каждом из этих случаев свобода проигрывает потребительскому комфорту.
Мы уже не готовы рисковать собой ради свободы так, как это делали те, кто был готов за нее погибать. Это и есть ключевой сдвиг, который определяет нашу эпоху.
Знаете, в этом контексте я вспомнил научную статью, которую читал в начале войны. Ее автор утверждал, что крупные маркетплейсы уровня Яндекс.Маркета или Ozon стали системообразующими элементами режима. Они выполняют функцию поддержания нормальности, создавая вокруг людей некий пузырь, который ограждает их от осознания реальности. По сути, это механизм, позволяющий не замечать происходящее.
Это очень интересная мысль. Я, конечно, не читал эту статью, но она действительно дает повод для размышлений. Вы ведь видите, кто сейчас оказался в обозе у Трампа? Руководитель Amazon [Джефф Безос]. Та же самая история.
Вообще, недавно я задержался в Стамбуле дольше, чем планировал, и обратил внимание на один любопытный момент. В аэропорту создан настоящий потребительский рай. Но при этом, чтобы подключиться к Wi-Fi, нужно отсканировать паспорт. Вот это и есть ключевая логика: потребление в обмен на контроль.
В какой-то момент мы все поверили, что потребительский рай — это путь к демократии. Ведь именно на этом строилась идея Фрэнсиса Фукуямы. Он предполагал, что капитализм в Китае приведет к его демократизации.
Но — нифига!
Сейчас мы видим перед собой главную проблему XXI века: и Китай, и США — это две капиталистические державы. Последние 20 лет Китай развивался быстрее и успешнее.
И вот перед нами ключевой вопрос:
Если авторитарная капиталистическая модель оказывается более эффективной с точки зрения накопления капитала, с точки зрения экспансии, с точки зрения всего, что нужно капиталу, то зачем нам тогда демократия?
Или же нам стоит говорить о новом этапе демократизации, который возможен только при условии, что люди получат реальный доступ к управлению — не только политическим процессом, но и своим рабочим местом, к участию в коллективной собственности на средства производства?
Без этого, мне кажется, мы ничего не добьемся.
К сожалению, февраль отмечен не только годовщиной начала полномасштабной войны, но и годовщиной убийства Алексея Навального в тюрьме. Как вам кажется, что означал этот год без Навального для российской оппозиции? Какие выводы можно сделать о состоянии оппозиции спустя год после его гибели?
Сейчас российская оппозиция переживает очень тяжелый период.
Мне кажется, что Навальный — недооцененный политик в новейшей российской истории. Мое восприятие его фигуры сегодня отличается от того, каким оно было еще несколько лет назад.
Когда Навальный появился в широком публичном пространстве, особенно после 2011 года, стало очевидно одно: ужасным образом проявился наивный монархизм русской интеллигенции.
Все стали говорить: каким президентом будет Навальный? Хотя сам он о президентстве вообще не говорил. Он говорил о другом. Навальный всегда подчеркивал: «Я гражданский активист, я политический активист. Я призываю вас идти вместе со мной, создавать свои инициативы, действовать, бороться за перемены».
Но вместо этого общество начало рассматривать его как альтернативного царя. Путин надоел — значит, нужен новый. И вот Навальный, молодой, энергичный, к тому же внешне похожий на молодого Ельцина, начал восприниматься в этом качестве. Для него самого это было ужасно неприятно.
Своим примером Навальный показал: жизнь без свободы ничего не стоит
Вместо активного гражданского общества у нас возникла группа болельщиков. Люди ходили в супермаркеты, ездили отдыхать за границу, отправляли детей в частные школы — и при этом, сидя на диване, болели за Навального. Но на самом деле это было не просто боление, это было наблюдение за гладиаторским боем, в котором Навальный был обречен.
Но своим примером он показал самое главное: жизнь без свободы ничего не стоит. Вот его наследие.
А теперь все эти болельщики спрашивают у людей, которые были рядом с Навальным: «Как же так? Как же так получилось? Мы в вас разочаровались!». Они делают ровно то же самое, что зрители в Колизее, когда гладиатора добивали на арене. А ведь на самом деле ФБК — это небольшая гражданская организация, которые просто выполняют свою работу и продолжают делать это в меру своих сил. Они не могут завтра взять Кремль штурмом. Но они делают то, что могут.
И если вы хотите, чтобы было что-то еще — делайте свои проекты.
Поэтому сейчас необходимо думать о новых стратегиях, осмысливать опыт этого десятилетия и делать выводы. Один из главных выводов для меня — последние 30 лет, с 1992 по 2022 год, мы жили в элитарной капсуле, не желая знать о жизни и нуждах народа. Это была наша ошибка, и расплата за нее настигла нас в 2022 году. Без понимания народа, без попытки стать его заступниками, как это делали в XIX веке народники, радикалы, революционные демократы, мы останемся узким маргинальным кругом, который говорит сам с собой в ютубе и твиттере. Поэтому без социальной повестки и без возвращения революционной активности никакие перемены в России невозможны.