«Проституткам памятников не ставят»

Мне кажется, по тому, как в обществе относятся к секс-работникам, можно судить и о том, как оно воспринимает угнетенные группы в целом. Трудно найти фигуру, которая вызывает больше предрассудков. Отношение к секс-работникам колеблется от яростного осуждения до фетишизации. Но за стереотипными образами стоят реальные люди, которые сталкиваются с системным угнетением: экономической нестабильностью, социальной изоляцией, насилием и правовой незащищенностью. А сама секс-работа — сложная и противоречивая сфера, выходящая за рамки клише.

Поэтому осенью 2024 года я начала исследование о секс-индустрии на оккупированных территориях Украины. Все началось со слуха, которым со мной поделилась подруга, занимающаяся защитой прав секс-работников. По ее словам, во время обучения российским военным медикам якобы стали сообщать, что по определенному набору венерических заболеванийПодобная формулировка является стигматизацией и представляет секс-работников как источник заболеваний, хотя на самом деле их распространение связано с сексуальным контактом без использования барьерных средств защиты, который осуществляется либо по принуждению со стороны клиентов, либо входит в список «дополнительных услуг». можно установить, из какого воинского подразделения прибыл боец. Эта сплетня, поразительно напоминающая истории о полевых борделяхСтационарные или мобильные бордели для солдат, военных других рангов или силовиков существовали во время Первой и Второй мировых войн для французской, немецкой, японской, американской и советской армий. Они располагались как в специальных заведениях, ресторанах или салонах, так и в концлагерях и тюрьмах. Среди подобных заведений известны лагерь Равенсбрюк и «Станции утешения» в Корее. Первой и Второй мировых войн, предполагала, что для обслуживания российских солдат на оккупированных территориях организована целая секс-индустрия. По информации моей подруги, на одну работницу приходится несколько сотен клиентов.

Я стала изучать закрытые телеграм-чаты и журналистские материалы, написанные за три года войны, и мне удалось найти несколько косвенных свидетельств того, что организованная секс-работа в Донецкой и Луганской областях действительно существует. Обсуждения этого вопроса в чатах стало особенно популярным примерно в апреле прошлого года.

Пока я занималась своим исследованием, в издании «Верстка» вышел материал про рынок секс-услуг на оккупированных территориях, который подтвердил мои находки. Но, несмотря на то что это, возможно, самый подробный текст по теме на сегодняшний день, в нем не проговаривается, насколько стигматизированными оказываются секс-работники.

«Подыхать будешь — тебе руку помощи никто не подаст»

«В Татарстане голая женщина разгромила подъезд из-за обвинения в проституции», «В костромской сауне поймали начальниц “ночных бабочек», «Порноактриса, проститутка и качок. Детали убийства петербургского транса», — в основном секс-работа упоминается в медиа после резонансного убийства или когда силовики «накрывают очередной бордель».

«Когда я читаю такие тексты, часто хочется рассказать, как все обстоит на самом деле. Но потом думаю: зачем? Складывается впечатление, будто их пишут какие-то озлобленные школьники. Все настолько поверхностно, словно мы не просто не люди, а главные вредители в мире. И везде есть это снисходительное отношение. Если погибает секс-работница, в новостях пишут: “убили проститутку”, а не о том, что погибла девушка, у которой были имя и личная история», — делится в разговоре со мной секс-работница, попросившая об анонимности.

Даже независимые медиа, публикующие более критические тексты, не упускают возможности сыграть на «пикантности» темы: «Засовывают свои принципы в одно место», «Исповедь секс-работниц, обслуживающих российских солдат» «Мбр«Минет без резины», то есть незащищенный оральный секс. в лднр». Чаще всего внимание в таких материалах акцентируется именно на сексуализированном аспекте этой индустрии. Например, в публикации «Верстки» много говорится о запросах военной клиентуры, в особенности на жесткое доминирование. Сопровождаются подобные тексты чаще стереотипными иллюстрациями: сетчатые чулки, красные губы, неоновые сердечки.

«Я такая мокрая из-за него, что ему нужен плащ»: поп-музыка снова стала гиперсексуальной

Это феминистский тренд или победа патриархата?

эля рей

В 2020 году вышло исследование, посвященное благополучию российских секс-работников. Его авторы при поддержке правозащитного движения «Серебряная роза»Движение по защите прав, здоровья и достоинства секс-работников. опросили 245 цисгендерных и трансгендерных женщин и мужчин, занятых в секс-работе в разных российских городах. Целый раздел этой публикации посвящен проблемам репрезентации секс-работников в СМИ. Руководительница «Серебряной розы»Движение по защите прав, здоровья и достоинства секс-работников. Ирина Маслова подчеркивала, что стереотипные образы, которые используют журналисты и иногда даже сами активисты, — это форма объективации, которая способствует угнетению секс-работников.

«Проститутка» в журналистских текстах последних лет, как правило, предстает либо как спутница травмированного солдата, либо как циничная преступница. Другой вариант стигматизации — это патерналистское отношение к секс-работникам, когда они изображаются как беспомощные жертвы или просто люди без агентности. Например, текст «Гласной», где героиня рассказывает, что ее муж не препятствует ее деятельности, завершается вот таким экспертным комментарием активистки: «Мы знаем случаи, когда проституированные женщины состоят в браке. Таких случаев немного, но они бывают. Мужьям это, по сути, удобно: они извлекают свои выгоды, но мы бы не стали называть это “нормальной” семейной жизнью».

В то же время вопросы систематического нарушения прав секс-работниц поднимаются журналистами крайне редко. Например, в публикациях часто фигурируют истории о проведении «контрольных закупок»Оперативное мероприятие, при котором силовые органы создают условия для совершения сделки, чтобы проверить соблюдение закона организациями при работе с клиентами и при обороте товаров. В контексте секс-работы это принимает форму провокации правонарушения: силовики привлекают третьих лиц — мужчин-клиентов, которые назначают встречу секс-работнику, вступают в интимный контакт, а затем выступают в качестве свидетелей при облаве., но не говорится о проблематичности подобной практики. В то же время активисты критикуют «контрольную закупки», поскольку во время подобных мероприятий силовики часто превышают полномочия. Например, присваивают себе личные деньги и имущество, прибегают к оскорблениям и физическому насилию. Одна из моих собеседниц также отмечала в разговоре опасность полиции: «Все мои друзья и семья знают, чем я занимаюсь. Это мой маленький мир. Он принял меня такой, какая есть.

Но было бы здорово, чтобы еще у меня были права.

Чтобы я не боялась вызвать полицию и не опасалась, что мне прилетит какая-то административка».

«В Донецк зашла Россия. [Проводят] закупки, избивают девочек, угрожают оружием. Про Луганск я слышала то же самое, только территорию контролируют хохлы. А межнациональная рознь отчетливо сказывается [на отношении людей друг к другу]. Ты будешь [в ЛДНР] подыхать — тебе руку помощи никто не подаст», — рассказывает другая секс-работница.

С тех пор как в 2023 году в России ужесточили закон об «ЛГБТ+ пропаганде», число «закупок» и полицейских рейдов увеличилось. Только за последние несколько месяцев такие проверки провели в Якутске, Екатеринбурге, Воронеже и Подмосковье. Во всех случаях мишенью полицейских стали квир- и транс-люди, а те из них, кто имел статус мигрантов, оказались под прямой угрозой депортации.

«Все кормятся с девчонок»

Еще одна проблема журналистских текстов: нередко они создают впечатление, что секс-работники — одни из главных бенефициаров военных действий. Так, в своей публикации «Верстка» фокусировалась на бесконтрольных тратах военнослужащих. По их информации, секс-работники на оккупированных территориях получают до 500 тысяч рублей в месяц, а посредники — до двух миллионов.

Мой анализ бесед в телеграм-чатах показал, что секс-работа на оккупированных территориях в основном контролируется посредниками, которые, вероятно, действительно зарабатывают больше всех, они же рассказывают в чатах о «сказочных условиях работы», приглашая секс-работников в «туры».

В действительности же условия труда оказываются куда тяжелее, чем в рекламе. По словам трех секс-работниц, с которыми я говорила, рекрутеры забирают до половины их заработка, а из оставшейся части им самим приходится оплачивать такси, аренду жилья и медицинское обслуживание. Также предусмотрены штрафы. В одном из объявлений в закрытом чате, например, за обмен личными контактами с клиентом предусмотрен штраф в 15 тысяч рублей, за работу «в обход компании» — 50 тысяч, а за встречу гостей «в неопрятном виде» — 20 тысяч рублей.

При ставке 15 тысяч рублей в час, где половина уходит агентству, для заработка «полутора миллионов за месяц», которые обещают менеджеры, потребовалось бы отрабатывать по 50 часов в неделю без учета дополнительных затрат. В то же время рекрутеры утверждают, что общение с клиентами будет занимать четыре–пять часов в день либо максимум — ночь. То есть описанный журналистами доход просто нереалистичен.

В одном из чатов секс-работниц весной 2024 года я увидела голосовое сообщение от рекрутерши, в котором она рекламировала работу в ЛДНР: «Приходишь к ребятам, как к старым друзьям. Никаких эксцессов у нас не возникало. Там криво на девочку боятся посмотреть. Военные все адекватные, ножки-ручки тебе целуют. Мы работаем с конкретными людьми, у которых три–четыре тысячи человек в подчинении. Именно этот взвод солдат ходит к нам. Им не столько даже секс нужен, сколько простое человеческое общение, женское внимание и компания».

В ноябре, полгода спустя, я решила написать ей, притворившись, что хочу поехать в Донецк на работу, но ее риторикаЗаписи голосовых сообщений можно послушать здесь. Голос женщины изменен. кардинально изменилась: она стала меня отговаривать.

«Огромная проблема в том, что девочек все кошмарят, на них все зарабатывают, и в итоге они самые незащищенные и уставшие люди в этой сфере. Директора стриптиз-клубов, сутенеры, военные — все кормятся с девчонок. Я работаю в этой сфере больше восьми лет, но держать в руках реальные деньги начала только последние полтора года. Потому что раньше делила заработок с чужими людьми», — говорит анонимная собеседница.

Руководительница «Серебряной розы» Ирина Маслова тоже считает, что на практике высокие доходы в этой сфере — не более чем иллюзия. Отпуск и дополнительное образование остаются недоступными для большинства секс-работниц: их доходы едва покрывают основные потребности. Между тем экономическая нестабильность вынуждает все больше женщин разного возраста обращаться к секс-работе, полагает Маслова.

Можно также встретить утверждения о том, что военные, страдающие от психологических травм, приглашают секс-работниц «просто поговорить». Такие формулировки создают ложное впечатление, что оплата за беседу вместо классических сексуальных услуг — это легкие деньги, для получения которых достаточно просто молча слушать. Однако такие ситуации небезопасны. Например, в порыве откровенности солдат может поделиться информацией, которая составляет военную тайну, либо просто вести себя непредсказуемо и вспыльчиво.

По словам моих собеседниц, клиенты-военные могут угрожать, шантажировать информацией, преследовать после встречи, навязчиво писать личные сообщения по окончании сеанса и принуждать секс-работника к действиям, которые выходят за рамки первичной договоренности. Например, к незащищенному или групповому сексу. Сразу несколько девушек в телеграм-чатах и в личной переписке со мной сообщили, что сами сталкивались с физическим насилием со стороны военных, а также были свидетельницами грубых истязаний, изнасилований и даже убийств.

Если вам понравился этот текст, вы можете нас поддержать!

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Когда я искала собеседниц для этой статьи, большинство отвергло мое предложение об интервью. Учитывая все вышеперечисленное, такое недоверие вполне понятно. Для изменения ситуации нам нужно более этично подходить к нарративам о секс-индустрии: отказываться от сенсационности, включать в диалог тех, кто непосредственно вовлечен в эту сферу и уважать их человеческое достоинство.

Только так можно преодолеть устаревшие стереотипы и создать пространство для более развитого обсуждения вокруг секс-работы. Как союзница этого сообщества и исследовательница, я убеждена, что, стремясь к солидарности, мы должны критически переосмыслять собственные предубеждения. Особенно в период войны, когда риторика властей становится все более консервативной, а права женщин и квир-людей — уязвимыми.