«Планета в опасности. Пока есть, что защищать, я буду это делать»

Вуэнньтря (Андрей) Данилов, активист народа саами, директор Фонда саамского наследия и развития, член Международного комитета коренных народов России (ICIPR).

Наш народ — трансграничныйУ саами не было собственного государственного образования, а территория, где они проживают, сейчас поделена между Россией, Швецией, Норвегией и Финляндией.. Во всей Мурманской области нас всего 1363 [человека] осталось. И за последние 20 лет, за время правления Путина, численность саами сократилась на 23%. А почему? А происходит это из-за потери земель.

Захват земель промышленными компаниями, глобальное потепление — это все очень сильно влияет на нас, кольских саамов. Нарушается весь тот многовековой цикл, которым мы живем. Целый год мы выращиваем, потом забиваем оленей для кормления семьи, чтобы одеваться, получать лекарства и прочее. Оленеводческий цикл основан на воспроизводстве. Летом олень набирает вес, осенью начинается забой оленей.

Если раньше в Мурманской области забой начинался в октябре, а к Новому году заканчивался, то теперь он начинается в декабре, потому что не замерзают болота и олень не идет вглубь тундры. Нарушается сезонная миграция оленей, к забою они оказываются худыми. Кроме того, зимой самцы ухаживают за самками и уже начинается воспроизводство. И если в это время происходит забой, естественно, самки в стрессе: воспроизводство падает. То есть весь вопрос в цикличности: из-за ее нарушения оленей становится меньше, животные в стрессе, люди в стрессе.

В этот год весна, осень, зима теплая — сезон охоты сдвигается. Мы видим, что на зверя можно охотиться, уже вышел медведь. А нам говорят нельзя:Запрещено охотиться вне установленного сезона. из-за установленных сроков мы [саами] становимся браконьерами.

Люди, которые ходят в тундру и живут традиционными видами деятельности, ведут своего рода дневники. У нас есть совместный проект наблюдений в Гренландии, Мурманской области, Коми, Якутии. Для него разработана матрица наблюдений: сколько оленей, почему их стало больше или меньше в этот период, что с этим можно сделать. Я был координатором проекта в Мурманской области: собирал и анализировал матрицы и видел, что сезонность охоты сдвигается с каждым годом.

[А еще] с каждым годом становится меньше рыбы. То есть и в самой природе нарушается [равновесие]. Становится, к примеру, больше медведей. Настолько много, что они стали заходить в город, а это угроза не только нам, коренным [жителям]. Медведь, хищник, заходит в город: у него нет пищи уже в лесах и он идет на свалки, на запах еды. А если бы медведица с медвежатами зашла в центр города? Сами представляете: для медведицы человек — враг, она защищала бы своих детей.

Все взаимосвязано в природе. Это отражается на нас, на нашем быте, традициях, обрядах, и мы это ощущаем ежедневно.

Коренные народы знают, как сохранять природу, потому что мы это делали тысячелетиями

Например, не разводить костер в неположенном месте, не ночевать в священных местах, поехать в лес и собрать мусор. Я не знаю, как это определить, но беречь природу — это же так просто, это повседневная работа и обязанность.

Каждый делает [эту работу] в меру своих возможностей. Я борюсь в судах, добиваясь изменений в законах, создаю организации, потому что это я могу это сделать. Кто-то может создать сайт, кто-то занимается оленями. Как мы говорим, в каждом саами есть нойда — шаман, и в каждом нойде есть свое предназначение. И это предназначение может приходить в раннем возрасте, а может позднее. Но оно приходит рано или поздно.

По тому, как складывается моя жизнь, я понимаю, что моя задача — сохранить свой народ. Для этого я буду использовать любую возможность. Если я не внесу какой-то вклад, чтобы сохранить природу для последующих поколений, как я буду смотреть потом им в глаза?

Из России мне пришлось уехать. Опять же, сохранение природы — это в том числе судебные иски. Человек выигрывает делоВ 2020 году Данилов добился в Конституционном суде решения, по которому традиционная охота для коренных народов признается способом национальной самоидентификации и не должна ограничиваться из-за наличия у охотников постоянных доходов. в Конституционном суде, и на него оказывается давление после этого. Странная логика, конечно, но она почему-то такая в России. Например, [Игорь] Орлов Экс-губернатор Архангельской области.хотел сделать в Мурманской области вип-охоту и арендовать участок по-тихому, но люди возмутились и не дали. Мы писали в ООН, в наши и зарубежные СМИ, выступали на форуме. Орлов самостоятельно ушел: в то время еще международные санкции могли как-то повлиять.

Главное, что люди отстояли [участок], поверили в то, что они могут сделать. Но активистов начали таскать в прокуратуру. Фонд [саамского наследия и развития] начали таскать по различным проверкам на иноагентство. Естественно, [ничего] не нашли, но нервы нам потрепали очень сильно.

Но это верхушка айсберга, публичная сфера. Я не хочу разглашать, как угрожали мне и моим родственникам, но тот же арестВ августе 2021 года активиста задержали на празднике в центре города якобы за неповиновение требованиям полицеского. на пять суток подтвердил, что это было последнее предупреждение, чтобы я уехал из России.

Даже находясь за рубежом, мы подвергаемся угрозам со стороны российских дипломатов и прочих. Меня в Швеции угрожал утопить россиянин, который уже десять лет живет здесь, в стране, которая вступает в НАТО. А Яна ТаннагашеваАктивистка шорского народа. в июле на сессии экспертного механизма ООН подверглась нападениюПосле выступления Таннагашевой о положении шорского народа официальный представитель правительства России Сергей Чумарев помешал порядку выступлений и начал в грубой форме требовать контактные данные Таннагашевой. со стороны дипломата российского МИДа. Не просто в подворотне, а на площадке, где собрались коренные народы, представители власти и НКО.

У людей [, представляющих российскую власть, ] просто нет рамок сейчас. Но мы продолжаем бороться. Получаем информацию с мест — анонимно, конечно, — анализируем и делаем доклады, говорим о ситуации в России на международных площадках, ведем своего рода информационную войну против российского государства.

За границей мы создали Международный комитет [коренных народов России]. Это было продиктовано войной, ведь многих представителей коренных народов из России выгнали, выдавили. Мы делаем доклады, на которые реагирует и международное сообщество, и российское правительство. Вот сейчас [на рассмотрение в Госдуму] внесли законопроектЗакон разрешит коренным народам Севера, Сибири и Дальнего Востока традиционную охоту независимо от места проживания. 22 марта 2023 года принят в первом чтении. Начало положил иск Данилова в Конституционный суд в 2020 году. об охоте по решению Конституционного суда. Находясь здесь, за рубежом, мы вовлекаем общественность. Я даже выступал в Общественной палате Российской Федерации из-за рубежа. Мы ищем любую возможность, чтобы заставить реагировать органы власти, а также информировать людей.

Я читаю доклады о том, что война наносит удар по климату и экологии по всему миру — каждого человека она коснется. Выбросы CO2 сейчас намного превышают норму. Военная промышленность растет, Колмозерское месторождениеКрупнейшее месторождение лития в России, находится в Мурманской области. Литий используется в том числе для производства военной техники. лития у нас начнут разрабатывать. И, конечно, никакие экологические нормы не будут соблюдаться, а тем более права человека. Это все отразится на наших внуках и правнуках.

В России война сильно затронула прежде всего коренные народы Их больше всего забирают на войну, они живут в отдаленных селах и наиболее подвержены пропаганде из-за отсутствия интернета; [особенно] на севере, в депрессивных регионах. В том же ЛовозереСело в Мурманской области. из шести человек, которых призвали по мобилизации, четыре саами, один коми и один русский. Причем саами в этом селе меньше, чем остальных, это не национальное село. А есть национальные селаТакой статус могут получать территории, где живут, занимаются традиционным природопользованием и ведут традиционный образ жизни представитель_ницы коренных народов., где забирают всех мужчин призывного возраста. Призывают в основном коренные народы, потому что они не будут роптать.

Материал о том, как это происходит

«У нас в республике с каждым годом снижается число людей, говорящих на чувашском, а теперь их еще и забирают на смерть»

Как коренные народы переживают мобилизацию

А.С.

Естественно, призывают тех, кто кормит семьи, кто ходит на охоту, кто может зарабатывать деньги. Семьи сейчас потеряли их. И мы видим случаи, когда хоронят в долг, потому что многодетная семья осталась без средств к существованию. Некоммерческие организации, даже пропутинские, говорят о том, что мы теряем своих оленеводов и нужно на них бронь сделать, чтобы они не шли [на войну]. Оленевод гибнет — природа гибнет, потому что отношение к природе становится другое. Все это звенья одной цепи.

Мира Гринберг (имя изменено в целях безопасности), активистка движения Fridays For Future

Я увлекаюсь экологией с 14 лет, а в активизм пришла в старшей школе. Климат — это глобальная повестка, но, конечно, на мое решение повлияло и то, что я наблюдала вокруг себя. Мой город достаточно уязвим перед климатическими изменениями: все, что я люблю, может просто в какой-то момент исчезнуть. И с этим надо что-то делать.

Движение Fridays For FutureМолодежное движение, требующее от политик_есс по всему миру решительных действий по борьбе с изменениями климата. Название связано с основным форматом акций: забастовками по пятницам., в котором я состою, появилось в 2019-м. Тот год был самым активным в России: митинги согласовывали, а пикетные очередиФормат акции, когда участни_цы проводят одиночные пикеты на одном и том же месте в порядке очереди. Одновременно проводится только один пикет, остальные ждут, пока очередь дойдет до них. согласовывать не требовалось. Было много уличных акций, [благодаря которым] движение постепенно обрастало сторонниками. Развивались соцсети: у нас сейчас порядка пяти тысяч подписчиков в «Инстаграме» — для движения, сделанного силами небольшого количества человек, это очень хороший результат.

Мы вступали и в прямое взаимодействие с властью: в 2019 году наш активист Аршак Макичян после мадридской конференции ООН по климату COP-25 в Москве передал прямо в руки советнику президента по климату список требований нашего движения. А на акциях мы говорили об этих требованиях публично: нам нужен план, нужно действовать в соответствии с Парижским соглашением, которое на 2019 год уже было ратифицировано Россией.

И, конечно, уличные акции выступали мощным механизмом солидарности и методом просвещения. Условно, люди гуляют, видят: что-то происходит. И им интересно посмотреть, что именно. То есть уличные акции — это работа сразу на двух уровнях: вертикальном, когда мы взаимодействуем с властью, и горизонтальном, когда мы вовлекаем новых людей.

Но потом пришла пандемия, уличные акции прикрыли, и движение пошло на спад. Мы обнаружили, что очень тяжело найти другой формат. Но продолжали вести онлайн-деятельность, поднимали актуальные в российском движении темы, придумывали перевод новых терминов на русский язык. И думали, что сейчас снимут все запреты и мы вернемся к формату, который все любили.

Но этого не произошло. Сняли все ограничения, связанные с массовыми мероприятиями, кроме митинговых«Антиковидные» запреты на акции, в том числе одиночные пикеты, до сих пор действуют в Москве и Санкт-Петербурге.. Конечно, это наталкивает на мысль, что не для нашего здоровья это было сделано. Кроме того, законодательство ужесточилосьПоправки, подписанные Путиным в конце 2022 года, в том числе запретили публичные акции на территории вузов, школ, вокзалов, возле учреждений ФСИН и т.д. С конца 2019 запрещено митинговать возле некоторых административных зданий.: теперь пикетные очереди расцениваютФедеральный закон от 30 декабря 2020 года № 497-ФЗ позволил считать пикетные очереди массовым мероприятием. как митинг, [за участие в них] заводят административные дела, и этот формат тоже оказался для нас закрыт. 

Раньше тема климата была одной из самых безопасных, на мой взгляд: она считалась не настолько политизированной. Хотя были задержания, были протоколы [и за климатический активизм] по надуманным поводам, потому что нет никаких официальных причин задерживать людей на одиночных пикетах. Условно, стоит человек, к нему журналисты подошли взять интервью — все, его погрузили в автозак. Потому что рядом с тобой стоят люди — значит, это уже массовый пикет [а его уже нужно согласовывать].

Сейчас активистов движения можно пересчитать по пальцам

Многим пришлось уехать, как, например, Любе Самыловой. А Аршака Макичяна и всю его семью лишили российского гражданства — их единственного. Аршак говорил, что его случай сделали показательнымС ноября 2022 года Госдума активно рассматривает законопроект, согласно которому можно прекратить российское гражданство в том числе за «преступления против военной службы».: «вот что бывает с активистами, которые получили российское гражданство не по рождению — сидите и не высовывайтесь».

Для тех, кто остался в России, риски стали уже несоизмеримы с прежними. Мы думаем, как выйти из этого кризиса, и поэтому для нас важен климатический иск. Это как раз та системная работа, которой мы занимались.

Я сразу понимала, что мы ничего не добьемся в российских судах, а даже если победим в ЕСПЧЕвропейский суд по правам человека. и КПЧКомитет по правам человека ООН., то вряд ли Россия будет это соблюдать. Но это не значит, что мы не должны действовать. В итоге подача иска оказалась довольно важным событием, на которое отреагировали даже пропагандисты: например, Сергей Миронов назвал это «масштабной правовой диверсией против России». Я думаю, что это уже какой-никакой результат: если наш иск спровоцировал возмущение пропагандистов, значит, мы действительно затронули важную тему.

Это интересный для меня опыт. Я никогда раньше не участвовала в судебных исках, да и наш иск — первый в России по теме климата. Это событие поистине историческое в нашем маленьком мире климатического активизма.

Мы начали готовить иск еще до начала полномасштабного вторжения России в Украину, но его подача пришлась уже на новое время. Для меня это стало формой солидарности с украинскими климатическими активист_ками. Мы показываем, что не смирились и не молчим.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Ко мне не применяли репрессий, но это только потому, что я особо ничего не делала для этого. Я стала активисткой в 16 лет, и тогда не ходила на несогласованные мероприятия, потому что последствия пришлось бы разгребать не мне, а родителям. А с 18 лет включилась самоцензура: я стала понимать, что, если хочу остаться в России и доучиться, мне нужно быть осторожнее. Я учусь на специальности, смежной с темой изменения климата. Мой университет известен своим сотрудничеством с МВД, случаями отчисления студентов за активизм и участие в митингах. И это всегда сидит в моей голове как грозное напоминание о том, что если я хочу доучиться, то мне нельзя всем рассказывать, кто я на самом деле.

Я, конечно, могу сейчас выйти на пикет, получить уголовку — и с одним чемоданом ночью полететь в Тбилиси. Но я решила, что мне будет полезнее продлить свое пребывание в России и немножко подготовиться к эмиграции. Я себя не виню, и меня никто из других участников движения не винит: все всё понимают. Я продолжаю участвовать в тех форматах, которые для меня безопасны.

Конечно, мои риски никогда не будут нулевыми. И связанная с этим тревожность никуда не пропадает. И то, что мои друзья из климатического движения уехали, сильно влияет [на мое психологическое состояние]. С другой стороны, у меня стало больше поддержки за границей, и если я тоже окажусь в ситуации, когда надо очень быстро эмигрировать, то мои друзья смогут мне помочь.

Интервью с активистом, который помогает уехать из России

Как художник дима старовер начал вывозить из России людей, которым грозит тюрьма

«Вы думаете, что к вам никогда не придут. Но рандом работает как рандом»

Пипиточка

На фоне репрессий, от которых пострадали в том числе участни_цы [климатического] иска, очень важно показать, что нас не заставили замолчать, что даже в таких условиях мы находим способы сопротивления. Для меня это в первую очередь про солидарность и умение объединяться даже в такие сложные времена.

После начала [полномасштабной] войны в Украине Россия стала публично отрекаться от своих международных обязательств. Это и выход из Совета Европы, и постоянные пропагандистские тейки «весь Запад против нас». Мне кажется важным напомнить, что у России все еще есть обязательства перед миром, которые надо соблюдать, и Парижское соглашение по климату — одно из них.

Россия в топе по выбросам в атмосферу. От нашей экологической политики во многом зависит судьба планеты. Мы должны об этом помнить, и с войной климатический кризис никуда не пропал.

На фоне европейских санкций и эмбарго на ископаемое топливо объединились интересы климатического и антивоенного сообществ.

Война еще ярче подчеркнула, к каким ужасным последствиям может привести зависимость от ископаемого топлива

Нынешнему политическому режиму в России она дала очень много денег для осуществления репрессий. И если посмотреть на другие страны, которые активно продают газ, нефть, уголь, то большинство из них — это недемократические режимы. В какой-то момент они могут борзеть, как в нашем случае, и последствия их действий будут намного дороже, чем отказ от ископаемого топлива.

Я думаю, что о каком-либо будущем климатического движения и отказе от ископаемого топлива можно говорить только в контексте того, что Россия станет демократическим государством, настроенным на решение мировых проблем, а не на создание новых. И в этом контексте у России очень хороший потенциал. У нас есть регионы, где много солнца, есть регионы, где много ветра, есть геотермальная энергия. Переходить на возобновляемые источники придется рано или поздно, банально потому, что ископаемое топливо не вечно.

В контексте войны и внутренних репрессий тема изменения климата кому-то может казаться недостаточно важной. Но эта проблема с нами надолго. И я думаю, что в России и до 2022 года, и тем более после него не хватало разговора на эту тему, этим занимался только узкий круг активистов.

Я хочу пожелать, наверное, людям больше как-то самим стараться просвещаться по этой теме. Особенно людям, которые претендуют на то, чтобы заниматься политической деятельностью в России, когда она будет готова к переменам. Мы будем очень благодарны, если журналисты будут писать об этом чаще, чем раз в год, когда проходит климатическая конференция ООН. А еще всем желаю мира: это главное сейчас.

Вячеслав Кречетов, журналист, документалист

Я родился, вырос и живу в Кемеровской области. Еще десять лет назад мой район можно было назвать достаточно чистым: если отъехать километров на пять–десять в любую из сторон, уже начиналась девственная тайга. С точки зрения экологии мы жили в раю. Но 10–15 лет назадВ начале 2000-х губернатор Кемеровской области Аман Тулеев говорил об опасности добывать свыше 200 млн. тонн угля в год, с 2012 года, после роста мировых цен на уголь, эти значения стали превышаться и достигают 250 млн. тонн в год. были приняты решения, после которых началась беспорядочная, оголтелая выдача лицензий на добычу угля. И не только угля, но и золота, и других полезных ископаемых. И наша райская жизнь закончилась.

Я простой житель [Кемеровской области] и никаким активистом себя не считаю. Я документалист, который фиксирует происходящее.

Ситуация разная. Но есть города, например, Киселевск, где с точки зрения экологии жить вообще невозможно: [угольные] разрезы длительное время находятся на расстоянии 200 метров от жилья, рядом взрывы, и зимой вообще не бывает белого снега. Казалось бы, их жители должны быть наиболее активны в том, чтобы добиваться соблюдения экологических норм. Но ситуация обратная. И речь тут даже не о зависимости от рабочих мест, зарплаты и прочих вещей. Когда организм человека находится в условиях постоянного загрязнения со всех сторон, иммунная система находится в угнетенном состоянии. Думаю, что примерно такие же процессы происходят и на уровне психологии. Потому что организм — это единое целое. Что касается тех мест, где добыча началась недавно, [то там иначе]. Жители приходят в шок, жители выходят на улицы и начинают массово протестовать.

Наблюдая и документируя ситуацию в области, я могу сказать, что наиболее активная часть людей — это, конечно, женщины. Это не значит, что все мужчины взяли и спрятались. Но женщины, даже не имея никаких данных под рукой, на интуитивном уровне ощущают опасность [от загрязнения природы]. Мужчина на работу сходил, принес [зарплату] — и все, успокоился, а женщине нужно еще, чтобы ее детки были здоровыми.

Но, конечно, сильнее всего переживают коренные жители. Например, тут была их родовая гора, которой они поклонялись. Для других это просто природа, а с точки зрения коренных жителей  уничтожается не гора, а часть их мировоззрения. Это как уничтожать могилы.

Были случаи, когда жителям удавалось отстоять свои права. В Менчерепе в Беловском районе пытались строить разрез. Собственник. И жители вышли, сплотились, связались с «Командой 29». Им удалось доказать, что угледобыча не является государственной нуждой — это просто прихоть частника. И они не дали построить в Менчерепе разрез.

Второй случай — это углепогрузка на Черемзе. Сама Черемза находится в 400 метрах от моего дома, я там очень много снимал и много о ней знаю. Активность жителей Черемзы и близлежащих поселков  привела к тому, что губернатору пришлось отозвать разрешение на строительство углепогрузочной станции. И самый, наверное, громкий и мощный случай — это так называемый Апанасовский анклав в Новокузнецком районе. Это четыре деревни, которые в течение десяти лет не дают работать угольным компаниям.

Сейчас в активной стадии «битва»: новый разрез подбирался к домам на расстояние 300 метров. Люди этой зимой не давали проезжать технике, и компания не смогла вывести ни одной машины угля. История еще не закончена, но этот анклав, наверное, самый эффективный.

Кстати, у них там перевес гендерный в сторону мужчин. Действуют они не оголтело: очень продуманный, взвешенный подход у этих людей. Ведь приходится опасаться всевозможных провокаций: уже есть и уголовные преследования, и аресты, и обыски.

В тот период, о котором я говорил, 10–15 лет назад, [когда стали выдавать огромное количество лицензий на добычу угля, ] произошел перелом: в Кемеровской области шахтерский труд перестал восприниматься как гордость. И сегодня в определенных кругах звание шахтера — это то, чего следует стыдиться.

При этом не только бывшие, но и действующие шахтеры поддерживают протестующих. Я работаю для различных СМИ, и когда приходится, например, снимать на разрезе для какого-нибудь юбилейного фильма [для предприятия], то человек на экскаваторе рассказывает, как тут все замечательно. А потом, когда выключаешь камеру, он говорит: «Знаешь, насколько это противно? Знаешь, — говорит, — сердце кровью обливается. Я на две недели уходил в отпуск — здесь еще была тайга. Приезжаю — а здесь уже не осталось ничего. А я с детства ходил сюда охотиться, рыбачить». Да, угольщики понимают, что творят нехорошее, но допустить это нехорошее возле своего дома тоже не хотят.

Главная сила, которая влияет на сферу экологии — это, конечно, областная власть. Они прекрасно знают, что происходит. Например, что в таком-то поселке превышаются концентрации загрязняющих веществ. Дается команда: «Ребята, вы либо не делаете замеры, либо там с датчиками поработайте». Ярчайший пример — это Киселевск и Прокопьевск, два города с разными властями. Их разделяет только железнодорожная линия. При этом в Прокопьевске невероятные загрязнения: там на территории города девять разрезов, отвалы и весь ужас собран. Киселевск же — прямо идиллия экологическая. Там [якобы] минимальные выбросы. Очевидно, что кто-то скомандовал [подстроить такие показатели].

Кроме областной власти есть сами угольщики. Здесь работают мощнейшие компании страны, и, конечно, их службы безопасности чуть-чуть покруче, чем у областной власти.

Избиение или сжигание деревень — было и такое

Был случай, когда власти выдали лицензию на добычу на участке, в который попадала шорскаяШор_ки — одна из коренных этничностей Западной Сибири, по переписи 2021 года в России осталось 10,5 тысяч шор_ок, почти все — в Кемеровской области. деревня Казас. Эта деревня внесена в официальный перечень мест традиционного проживания и хозяйственной деятельности шорского народа, в правительственный документ от 2009 года. Это [была] одна из последних деревень, где люди говорили на шорском языке.

Что происходит с миноритарными языками?

Неолиберальная логика на стороне русского

Что не так с языковой политикой в России и кто поддерживает нерусские языки?

Инсан Хисмай

И в связи с выдачей лицензии решили народ переселить. Компания создала невыносимые условия и устраивала взрывы для добычи угля вблизи домов. Такие взрывы значительно мощнее, чем военные: тонны взрывчатки закладываются, в итоге камни летят в огород, трескаются фундаменты домов и поднимается куча пыли.

Кроме этого, активно подключилась местная власть и закрыла все объекты инфраструктуры: школу, фельдшерский пункт, почтовое отделение. Люди лишились источников воды, потому что река была загрязнена выбросами угольного карьера. Они начали набирать воду из другой реки, но она там не питьевая, потому что ее вверху золотари мутят. Но люди тем не менее даже в таких условиях хотели сохранять свои дома и территорию.

Тогда компания решила действовать подкупом — кто-то согласился. Начали запугивать, ходить прямо по домам. Директор разреза собственнолично говорил: «Если вы не уедете, я дома тех, кто уехали, начну разбирать, а ваши нечаянно трактором задену. Или они нечаянно сгорят у вас». Люди, конечно, пугались, продавали дома. Пять человек самых стойких, самых героических наотрез отказались. Ну и что вы думаете? Всего за одну зиму все эти пять домов сгорели. Совершенно случайно.

При этом со всех сторон поселок был уже окружен разрезами и КПП угольного предприятия. Кстати, КПП — это еще один из методов, который против них применяли: ни знакомые, ни родственники, не могли просто так проехать. Нужно было брать специальное разрешение, чтобы попасть к себе домой. И даже когда человек просто ехал домой, он должен был пройти унизительную процедуру досмотра транспортного средства.

Конечно, стратегии сил, действующих в регионе, меняются. Когда началась первая [протестная] активность [после выдачи большого количество лицензий на добычи угля], чиновники отчасти считали, что это достаточно справедливые вещи, потому что они тоже здесь проживают. Но со временем, видимо, получив по шапке, они решили, что лучше выставлять протестующих маргиналами. И созданы уже некие экологические советы при губернаторе, при районной власти, куда приглашаются только избранные товарищи, якобы представители народа. А те, кто действительно радеет за окружающую среду и владеет информацией, на эти сборища просто не допускаются.

Если раньше властям приходилось что-то из пальца высасывать и под статью подводить человека, то в последний год они уже не тратят время, потому что под статью попадает абсолютно все. И люди отказываются от продолжения деятельности. Я их понимаю, считаю, что их нельзя за это осуждать.

Мои фильмы не могут никому помешать, но и не опасаться я тоже не могу — это глупо. У меня был период, когда против меня было сразу несколько исков из-за информации, которую я публиковал в СМИ: якобы она порочила честь, достоинство и деловую репутацию. Стадия исков закончилась, но что им мешает перейти сразу к следующей стадии? У нас ведь органы государственной власти, то есть полиции, выполняют напрямую заказы угольщиков. На Черемзе вообще дошло до смешного: представитель разреза давал указания омоновцам, которые приехали туда.

Очень много случаев давления на женщин. На Черемзе был палаточный городок, где устраивались волейбольные турниры, праздники для детей соседних. И вообще это прекрасная территория, куда жители просто ходят гулять. К тем, кто появлялся там с детками, потом приезжала полиция и производила некое дознание: а должным ли образом содержится ребенок? А почему он оказался в районе Черемзы и не надо ли изъять ребенка из семьи? Я не думаю, что полиции заняться больше нечем, причем это полиция из Новокузнецка приезжала к жителям совершенно другого района, в город Мыски. Что это еще, как не заказ? И заказ, который был выгоден именно угольщикам.

С началом специальной военной операцииВячеслав находится в России. репрессивные методы начали работать в открытую. И журналисты здесь находятся под угрозой. Многие люди поддаются влиянию информационного пространства:  «О чем тут говорить, о какой экологии, у нас там ребята погибают», — вот такая точка зрения. И есть люди, которые считают, что защита родины — это как раз защита окружающей среды. И не какой-то абстрактной, а вот этого леса и вот этой тайги.

Планета в опасности. Огромнейшую роль в этом сегодня играет угледобыча. Я нахожусь в том месте, где угледобыча работает против человечества вдвойне: она не просто производит тот продукт, который при сжигании нанесет ущерб планете, она еще во время самой добычи наносит огромный ущерб.

Я снимаю фильмы о дикой природе. И, конечно, я посещаю самые красивые уголки и нашей области, и соседних регионов, и вообще Сибири. Я вижу, что есть еще что защищать. И поэтому, пока есть что защищать, я буду это делать.

Я прекрасно понимаю, что если у кого-то из сильных мира сего вдруг возникнет желание, то он сможет сделать все что угодно [со мной], и этому противостоять просто будет невозможно. Но, наверное, вся человеческая жизнь — это какое-то преодоление вот этой невозможности.

Люба Самылова, активистка Fridays For Future, эколого-кризисной группы и антивоенных инициатив

Мой активизм начался именно с климатического, летом 2019 года. Я постепенно погружалась в эту область, интересовалась, как можно сократить свой экологический след. Перешла на веганство. Случайно увидела анонс климатического страйкаФорма протеста, при которой активист_ки вместо работы или учебы участвуют в акциях в защиту климата., и меня как-то зацепило. Мне всегда было сложно сконцентрироваться на чем-то локальном, а тема климата — очень глобальная. Мне откликается лозунг «у нас нет второй планеты». И формат страйка показался простым: каждую пятницу мы привлекаем внимание к проблеме изменения климата.

2019 год был очень активным: это был всплеск вообще международного климатического движения, и в России было очень много уличных акций. Я была как их участницей, так и организаторкой. Порой случались споры с прохожими или разговоры с детьми об изменении климата. Помню, в первый мой пикет я очень боялась задержания и осуждения со стороны прохожих, потому что плакат был на тему необходимости отказа от ископаемого топлива. Первое задержание же случилось спустя несколько месяцев, когда нам долго не согласовывали проведение массового пикета. Потом уже начались и пикеты в поддержку климатических активисто_к.

С появлением запретов на массовые мероприятия проводить уличные акции стало практически невозможно, и мы перешли в онлайн. [А еще] мы пытались создавать децентрализованное движение с ячейками в разных городах. Было больше десяти инициативных групп: в Калининграде, Архангельске, Сочи, Санкт-Петербурге, Москве, Мурманске, Иркутске, Владивостоке, Новосибирске, Нижнем Новгороде и других городах. Никто никому не указывал, о чем в эту пятницу нужно говорить, каждый высказывался как хочет.

С 2022 года я переключилась на антивоенный активизмВ России Люба расклеивала листовки, участвовала в акциях. В эмиграции ходит на митинги в поддержку Украины, делала сбор для украинских женщин-военнослужащих.. Из-за него в прошлом марте у меня проходил обыск — по делу о «телефонном терроризме». Эта статья часто используется против активисток: таким образом нас хотят запугать, показать, что наш статус может в любой момент измениться. Создать стимул уехать из России. И почти все, кого я знаю, после таких обысков уехали. То есть можно сказать, что идея силовиков сработала.

Кажется, что массовые обыски по этой статье начались пятого марта [2022 года] — тогда ко мне и многим моим знакомым пришли на обыск по местам регистрации. Я из Петербурга, но была в другом регионе и думала, что эта волна спадет. [Поэтому] почистила немного компьютер, удалила страницу ВКонтакте [и все]. Обыск стал [для меня] неожиданностью, потому что меня нашли в другом регионе и провели его на следующее утро после того, как я вышла из спецприемника [после задержания за антивоенную акцию]. Это еще произошло в воскресенье.

Казалось, мы сейчас немного отдохнем, восстановимся, но несколько часов — и снова какой-то треш.

Первое время после обыска у меня не было мыслей об отъезде, но, поговорив с близкими и людьми из активизма и правозащиты, я подумала, что это будет правильнее. Я не хочу, чтобы меня арестовали по решению суда. Готовясь к переезду, я ловила моменты, когда мне становилось страшно. Например, меня пугал стук в дверь. Когда я уехала, этот страх пропал.

Мы видим тенденцию, что давление государства на активистов усиливается.

Мы проводили у себя опрос в канале, [чтобы узнать, ] кто где находится, и большинство, пятьдесят человек, выбрали вариант: «я в России, не собираюсь уезжать». Это, конечно, не очень большая выборка, и мы не можем прямо утверждать, что они все экологические активист_ки, но есть люди, которые собираются оставаться. И опыт защиты Битцевского и ТроицкогоПриродные территории в Москве, которые местные житель_ницы пытаются защитить от уничтожения и застройки. лесов показывает, что люди, несмотря ни на что, будут бороться за право на благоприятную окружающую среду.

Но у меня нет надежд на то, что давление снизится или не появится новых репрессивных методов. Очень мне запомнилась новость про то, что завели уголовное дело за неисполнение обязанностей иностранного агента. Есть, например, Экологическое Движение «42», оно само остановило работуДвижение «42» признали иноагентом в декабре 2022 года. Оно было создано бывшими участни_цами движения «Этас», которое тоже закрылось из-за статуса иноагента., но в реестре Минюста какое-то число его участников [перечислены как аффилированные лица]. На них могут давить через уголовные делаДля лиц, аффилированных с иноагентами, не предусмотрена та же ответственность, что и для самих иноагентов, однако Минюст будет хранить о них личную информацию..

В первом полугодии 2022 меня очень поддерживала работа, то, что я помогаю гражданскому обществу России. Мне важно сохранять какую-то связь с Россией. И мне важно помогать проектам типа «Мемориала» или «ОВД-Инфо». Я не могу сказать, что я много ресурсов отдаю именно, допустим, помощи украинским беженцам. Я занимаюсь этим не так много, как хотела бы.

Не знаю, как бы я жила все это время без поддержки близких и организаций, помогающих активистам. Бывают моменты, когда кажется, что твоя деятельность бессмысленна. Например, когда я монотонно отслеживаю, как проходят судебные заседания по делам экоактивисто_к. Очень редко суд встает на их сторону и случаются победы. Эти моменты приходят, но отступают. Когда ты в процессе работы, она уже не кажется бессмысленной: я осознаю, что сделала хоть что-то, чтобы активист_кам помочь.

[К сожалению, ] мы не можем говорить, что все климатические активистки выступают против войны. Среди моего окружения, преимущественно молодого, люди, конечно, с антивоенной позицией. Но я слышала истории от знакомых активистов, например, которые защищают Волго-АхтубинскуюТерритория в бассейне Волги и ее рукава Ахтубы, а также природный парк, где планируют вырубку леса и строительство трассы вопреки охраняемому статусу и уже существующему экологическому кризису. пойму, что в их сообществе произошел раскол: некоторые против войны, некоторые ее поддерживают. Но так как я не состою внутри этих сообществ, я плохо понимаю, какие у кого были аргументы. Я искала информацию в канале по защите одного из лесов и увидела, что они как будто отправляли какую-то гуманитарку даже [российским] военным. К сожалению, такое явление существует.

Я надеюсь, война закончится победой Украины. Но я не знаю, в каком формате будет Россия. [Тем не менее] мне кажется, что экоактивизм выживет. Изменение климата не остановится, и нам нужно будет работать с российским законодательством. Сложно об этом говорить [сейчас, ] в фашистском режиме, но все равно нужно готовиться к будущему.