«Тюрьма есть, куда детей садят, а детских медиков нет в этой тюрьме»

Как прошло первое заседание23 октября прошло первое заседание по существу дела. суда?

Оно прошло в сослагательном наклонении: судьи и прокурор все выясняли, что бы произошло, если бы военкомат загорелся. Думаю, они не собираются разбираться и хотят побыстрее вынести приговор.

Как себя чувствует Егор?

Егор спокоен, не нервничает. Говорит: «Все нормально, не переживайте».

А вы как, переживаете?

В последнее время нам очень страшно стало, потому что началось заседание по существу и мы понимаем, что все [приговор] очень рядом.

Что вам помогает справляться?

Работа. Когда я с детьми занимаюсь английским, вроде как не думаю ни о чем. Уроки заканчиваются — и опять мысли начинают двигаться куда-то. Сейчас у нас нет свиданий с Егором. Раньше свидания сильно нас подбадривали. Но весь октябрь не видимся, так как суд разрешения вроде как нам отправил, но они к нам так и не пришлиДело Егора Балазейкина рассматривает 2-й Западный окружной военный суда. Инстанция направила семье Егора разрешение на свидания в сентября, но письмо до родителей так и не дошло. Без письма они не могут встретиться с сыном.. Без свиданий хуже мы справляемся.

Когда вы в последний раз виделись с сыном, если не считать день суда?

В начале октября мы вывозили Егора к хирургу. Вот тогда мы его видели. Но мы просто его видели. То есть мы приехали тоже в больницу, подписали договоры, оплатили все, забрали выписки. Но пообщаться с Егором нам там не удалось, потому что, опять же, у нас не было разрешения на сопровождение. Караул нас к нему не подпускал.

О чем вы разговаривали с Егором на суде?

Мы спрашивали, как он себя чувствует. Это главное. У него проблема была с ногами5 октября Егора вместе с сокамерником вывозили на прием к хирургу в детскую больницу Марии-Магдалины, где удалили вросшие ногти. Ранее у подростка началось загноение на пальце ноги., и нам нужно было выяснить, на каком этапе у него нагноение, обрабатывают ли ему ногти в СИЗО, дают таблетки или нет. Это все нужно контролировать, потому что первый раз, когда мы его вывезли в больницу, на одной ноге ногти прооперировали, а потом выяснилось, что в СИЗО медики ничего не обрабатывают и нагноение у Егора усилилось.

Но сейчас все хорошо. Еще Егор новости рассказывал: их [подростков] пересаживают постоянно из одной камеры в другую. И вот он рассказывал тогда, я помню, все смеялись: мальчик один с администрацией поссорился, и его в наказание перевели в другую камеру. Слушатели [в зале суда] тогда смеялись: «Если ребенок хорошо себя ведет, его в награду пересаживают в камеру Балазейкина, а если плохо, то отсаживают из камеры [Егора]».

Администрация СИЗО как-то препятствует лечению Егора?

На самом деле они всегда отзываются. Но, оказывается, в СИЗО, кроме педиатра, нет больше ни одного медицинского специалиста, который имеет право работать с детьми. Они даже не могут Егору вырезать выросшие ногти, потому что нет детского хирурга в СИЗО. Они не делают это не потому, что они не хотят. Тюрьма есть, куда детей садят, а детских медиков нет в этой тюрьме. Хотя начальник УФСИН мне отвечает, что медицинская система выстроена как нужно и все обследования детям проводят. Я его попросила назвать пофамильно врачей, которые могут работать с детьми. После этого он перестал мне отвечать. Я так и не получила ответ на свой запрос.

Как Егор может получить помощь от врача по узкому профилю?

Никак. Все это все зависит только от нас с мужем. Если Егору необходимо обследование или консультация врача, мы договариваемся с платной клиникой, чтобы у нас был какой-то визит. Мы записываемся к нужным врачам или на обследование. Они его туда привозят, и Егора осматривает специалист, потому что у него аутоиммунный гепатит. В Петербурге в принципе мало врачей, которые лечат это заболевание.

В чем опасность аутоиммунного гепатита?

При аутоиммунных заболеваниях иммунная система начинает воспринимать собственные органы в качестве угрозы. Вот я сама 20 лет болею подобным заболеванием. У меня иммунная система разрушает мой кишечник, а у Егора она разрушает печень. Но когда кишечник разбивается этими антителами, ты чувствуешь это мгновенно. Когда печень начинает атаковать антителами, организм ничего не чувствует. Самое страшное в том, что антитела вырабатываются постоянно, печень разрушается постоянно. Но если не проводить никаких обследований, то, пока не начнется стадия цирроза, никаких проявлений физических нет.

Когда вы узнали о болезни Егора?

Егор заболел в 2014 году, мы проходили обследование каждые три месяца, чтобы контролировать показания крови. Если печень начинает разрушаться, то много параметров в крови повышаются. Поэтому важно каждые три месяца четко проходить обследования. Сейчас у Егора рывок по фиброзу очень серьезный. Восемь лет у него была нулевая степень, затем поднялась до первой, и за полгода в СИЗО у Егора фиброз с первой степени ушел на вторую. Впереди осталась третья степень и цирроз печени. Сейчас у Егора необходимо было взять биопсию под наркозом, то есть отщипнуть кусочек печени и посмотреть, что в нем происходит. Естественно, администрация СИЗО на это не пойдет: нужна госпитализация. Если раньше Егор пил препараты один месяц и два месяца отдыхал, то сейчас он пьет таблетки каждый день.

Если болезнь Егора продолжит прогрессировать, его могут отправить под домашний арест или смягчить форму наказания?

Если бы все делалось по закону, то Егора бы в принципе никто не арестовал и не посадил под арест. И никто бы не вменил ему 205-юТерористический акт. статью. Ему бы вменили 167-юУмышленное уничтожение имущества. или вообще административную, с нас бы взяли штраф и, может быть, Егора поставили бы на учет в детскую комнату милиции. Мы же понимаем, что 205-я статья — она не за то, что он бутылку бросил, она политически обусловлена: из-за высказываний Егора против военных действий.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Как Егор себя подбадривает сейчас?

Он очень хорошо держится. И говорит о том, что ему там легче, чем мальчишкам, которые в СИЗО оказались за убийство или за изнасилование. Потому что у Егора есть идеология, стержень, он понимает, за что там оказался. К нему адвокат ходила недавно и рассказывала нам, что их [подростков] опять поменяли и в камере Егора появились новые мальчишки. Сын смеется, и говорит: «Ну вот, опять мы, старенькие, воспитываем новеньких. Вот как меня выпускать на домашний арест? А кто ж тут ребят воспитывать будет?».

Получается, Егор в СИЗО не унывает?

Он принял ту ситуацию, в которой оказался, и пытается выжать из нее много положительного. Конечно, это не летний лагерь и тем более это не дом. Но сказать, чтобы он прямо унывал… Нет, он читает книги, изучает французский язык. У них в СИЗО был мальчик, который знал французский, и он понемножку начал Егора обучать. И вот Егор попросил самоучитель, завел кучу тетрадей: в одной грамматика, в одной лексика, в третьей произношение. Ему недавно из Парижа письмо прислали, правда, на русском языке, и Егор говорит: «Хочу ответить на это письмо и какие-то фразы уже написать на французском языке».

О письмах политзаключенным

«Не просто поддержка людей, но и выражение протеста»

DOXA поговорила с людьми, которые пишут политзаключённым

Иван Асташин

Как сейчас устроено образование Егора?

Он мне сказал, что очень деградировал в сфере образования. Уроки в СИЗО идут совершенно формально. Понедельник, вторник, среда — по одному уроку в день. Ну что это за учеба? Основная масса детей там совершенно необразованная. Учителя, даже приходя на урок, они же подстраиваются под основную массу ребят. Он бы сохранил свой уровень эрудированности, если бы у него сотрудники СИЗО не отобрали в июне все учебники за 10-й класс, которые мы ему передали. Все лето Егор был вообще без учебников. Сейчас он просит на английском Хроники Нарнии. Мы с ним в детстве читали все семь частей, ему очень понравилось.

У Егора есть ребята в СИЗО, с которыми он по-дружески общается?

Были такие ребята, но кому-то из них уже вынесли приговор, и они уехали уже в Архангельск, а кто-то достигает совершеннолетия, и его переводят во взрослое СИЗО. И сейчас есть один друг, но они находятся в разных камерах, им сложно пересечься. Увидеться могут, если их вместе на урок выводят или во время общей игры в футбол. Ведь подростков выводят гулять по камерам. Он в камере с этими пацанами — и на прогулку он пошел ровно с этими же пацанами.

Как бы вы описали характер сына?

У Егора эмпатия была развита с детства. В нашем доме были вечно спасенные коты, собаки. Например, у нас в городе собака под машину попала, и вот ко мне несется Егор: «Мама, давай перечислим деньги на операцию собаке». Когда у него своя карта появилась, он уже самостоятельно скидывал на благотворительность. Егор всегда хотел помочь. В школе одного мальчика буллили: с ним никто не общался. Этот мальчик связался с какими-то ребятами и в итоге умер от передозировки. Летом после восьмого класса были похороны. И Егор тогда сильно переживал. Он говорил: «Значит, я не все сделал, чтобы ему помочь».

Вы ожидали, что Егор выберет такой способ протеста?

Не ожидали, потому что Егор всегда просматривал на несколько шагов вперед. У него не было спонтанных решений, принятых на эмоциях. В семье, естественно, мы обсуждали все, что происходит, и мы видели, что поджоги военкоматов стали квалифицироваться как террористические акты. Мы это все обсуждали, проговаривали, что, к сожалению, это [поджог военкомата] не останавливает войну, а усугубляет ситуацию человека, который решился на подобный шаг. То есть все это он прекрасно понимал.

История поджигателя

«Я считаю, что спас людей»

Интервью с одним из первых поджигателей военкоматов в России

Иван Асташин

Как Егор сейчас оценивает свой протест?

Он не сожалеет ни о чем. Считает, что поступил правильно, потому что нужно уметь отстаивать свою точку зрения.

Интерес к политике у вашего сына был всегда? Или что-то изменилось с начала вторжения?

Сначала Егор интересовался военной тематикой, даже хотел поступать в кадетский корпус в Петербурге. Но по состоянию здоровья его туда не взяли. С восьмого класса он начал изучать Романовых, потом от Романовых он перешел уже на становление советской власти. Егор покупал себе «Капитал» Карла Маркса и сочинения Ленина. И как раз к этому моменту произошло 24 февраля. Тогда начал изучать это [полномасштабное вторжение] уже с разных исторических точек зрения.

Егор как-то изменился за время в СИЗО?

Он очень повзрослел. У него даже черты лица уже другие. Возмужал. Держит себя по-другому и мыслит сейчас уже совершенно иначе. Он, конечно, всегда достаточно по-взрослому размышлял. Но сейчас он мыслит даже более взросло, чем мы с его отцом.

А как Егор сейчас мыслит? Что он вам говорит?

Он говорит: «Ну ничего страшного. Многие люди проходят через тюрьмы. Ничего в этом смертельного нет». А мы с мужем еще во что-то верим. Егор с первых же дней задержания сказал: «Выбросьте все эти ваши надежды. Вот этот ваш оптимизм не нужен, потому что потом придется очень тяжело из разбитых надежд выбираться». То есть он совершенно реально смотрит на вещи и знал: если его задержат, это будет террористическая статья. Он прекрасно знал, что это будет реальный срок. И он сейчас знает, что ему дадут достаточно большой срок. Егор сказал: «Ну 10 лет дадут, значит, 10 лет. Ничего страшного».