Алла (имя изменено), 22 года, учительница в сельской школе

Когда мы услышали, что азербайджанцы закрыли дорогу, мы как-то это очень легко перенесли, потому что они любят так баловаться. Первую неделю мы думали: «Ну, ладно, они скоро откроют». Но где-то дней через десять пришло осознание, что дорогу могут и не открыть. Тогда мы перестали понимать, чего дальше ждать, и начался хаос: все стали бегать по магазинам и скупать все.

Когда магазины опустели, государство внедрило систему талонов: по ним можно было за месяц купить на каждого члена семьи по килограмму базовых продуктов. С внедрением этой системы стало лучше: теперь все знали, что от голода они точно не умрут, потому что для них есть еда. А как только потеплело, все, у кого есть земля, начали на ней что-нибудь выращивать. Так что сейчас в Арцахе процветает сельскохозяйственная отрасль.

Самым тяжелым за три месяца блокады был период, когда отключили газ. Было до невозможного холодно: приходилось ходить по дому в трех-четырех слоях одежды и мыться холодной водой. Потом мы установили печку [буржуйку] и стали греться у нее. Слава Богу, время, когда было так холодно, теперь позади.

Но ситуация по-прежнему сложная. Не хватает лекарств, а в больницах тяжелые условия. Раньше трудные операции всегда делали в Ереване, но сейчас из-за перекрытых дорогу туда не попасть. Кого-то отправляют через Красный крест, но не всегда успевают. Из-за этого уже несколько человек умерло.

Во время блокады я начала делиться всем, что с нами происходит, в соцсетях. Я не ожидала, что мои истории так разлетятся по миру. На меня подписалось очень много людей из стран, где есть армянские общины: из Италии, США, Франции и Германии. Было очень много внимания, и все хотели чем-то помочь, но это было практически невозможно из-за блокады.

Мне спокойнее от того, что международное сообщество видит, что происходит, что о блокаде говорят все. Я была и остаюсь уверена в том, что [из-за этого Азербайджан] не начнет полномасштабные боевые действия и не совершит геноцид.

Вместе с тем с блокадой пришло осознание, что у нас есть только мы, что никто не поможет нам [жителям].

Поменялось отношение друг к другу: все стали помогать, делиться кто чем может

Появилось удивительное чувство принадлежности к одной нации и стране. Это помогало мне переживать каждый день. Особенно когда это проявлялось в каких-то небольших бытовых ситуациях. Помню, я думала, что приготовить, и не могла ничего найти дома, и буквально через пару минут ко мне пришел ученик, чтобы вернуть тарелку. Я взяла ее и увидела, что в ней яйца.

Меня часто спрашивают, не хотела ли бы я отсюда уехать, но у меня даже мыслей таких не было. Уезжать из Арцаха не хочу. Мой отец боролся за нашу независимость и свободу, и я хочу продолжать приносить пользу, как делал это он. Поэтому я стала преподавать в сельской школе.

Отцу, наверное, было столько же лет, сколько мне сейчас, когда он со своими друзьями был в составе комитета «Крунк» — движения, которое стояло у истоков независимости Арцаха. Они работали подпольно, выпускали газеты с новостями, в которых не было азербайджанской пропаганды, и рассказывали про нарушения прав и нападения на армян. А еще они собирали подписи, чтобы предъявить их советским лидерам и показать, что мы хотим независимости. А потом уже они и оружие начали изготавливать.

После референдума [в 1991 году], на котором 99% проголосовали за отделение Арцаха [от Азербайджанской ССР], правительство Азербайджана взбесилось и началась Первая карабахская война. Тогда у нас появились партизанские отряды, которые охраняли Степанакерт, села и деревни, и мой отец в них участвовал.

Сейчас представить себе такое довольно трудно, и я не знаю, как конкретно я могла бы бороться, потому что за прошедшие годы методы войны изменились. Раньше можно было и с автоматами выиграть, а сейчас война не про людей и их желания, а скорее про финансовые возможности покупать танки и ракеты. И, конечно же, ни Арцах, ни Армения физически не смогут победить Азербайджан.

Но мы не сможем жить вместе с азербайджанцами, такой вариант наш народ не обсуждает даже. И если будет такое развитие [событий] и на нас нападут, то мы, конечно, будем биться. Но не знаю, каким будет исход такой войны, ведь за Азербайджаном стоит Турция, а за нами — якобы Россия.

Материал про российский военный контингент в Армении

«Колонизация, брат. Но люди тут спокойно спят, зная, что нас защищает Россия»

В армянском городе Гюмри более 25 лет находится российская военная база. Что про неё думают местные жители и военнослужащие

Лихачев Глеб

Справедливость не должна быть лицемерной. Если международное сообщество признает, что в войне в Украине Россия — агрессор, то оно должно признать, что и Азербайджан агрессор. Если на Россию накладывают санкции, значит, и на Азербайджан тоже должны накладывать санкции. Европу же оказалось легко заткнуть. Для этого достаточно газа, который им продает Азербайджан. Почему?

Думаю, что дальше должно вмешаться международное сообщество. Мы — часть современного развитого мира и тоже имеем право на голос. И наш голос таков, что мы ни в каком виде не хотим быть частью Азербайджана. Мы хотим быть частью Армении. Арцах должен получить возможность воспользоваться законом о праве народов на самоопределение.

Давид Егиазарян, 32 года, журналист-фрилансер

Я называю Карвачар городом в небесах. Он находится в горном регионе, который покрыт лесами. Климат там очень хороший, зимой не морозно, летом не жарко, там много гейзеров и скал, по которым я любил лазить.

Впервые мы [с женой] поехали в Карвачар в 2011 году, можно сказать, что мы влюбились в эти места и сразу поняли, что будем там жить. Год спустя приехали, чтобы осмотреть участок для будущего дома и перебрались туда. Там как раз в школе было свободное место для учителя истории, а я по профессии историк. Вот и решили ковать железо, пока горячо.

Купили участок, построили дом. Я преподавал в школе, Тамара [моя жена] — журналистка по профессии, но тоже работала с детьми. Она учила их английскому и организовала клуб Вики-редакторов: писали и редактировали статьи в Википедии. В Карвачаре мы прожили восемь лет.

Во время войны [2020 года] фронт был в сорока километрах по прямой, по городу били ракетами, но относительно мало, были также налеты беспилотников по передвижению техники. В основном была опасность диверсий, я участвовал в патрулях, а однажды сидел в засаде, чтобы перехватить диверсионную группу врага.

Местные жители участвовали в войне, в боях по линии Мравского хребта и у Шуши. Из Карвачара погибли восемь человек, что составляло один процент всего населения города. Четверо из них были моими бывшими учениками. Раненые тоже были, среди них и тяжелые, но наши позиции были крепкими.

[Во время войны] мы хоть и переживали, но скажу честно, что страха не было. Даже в последние дни мы знали, что происходит, и были уверены в том, что через пару недель враг выдохнется и мы пойдем в контрнаступление.

Но мы не представляли, какую сделку подпишут под патронажем Путина. Поздним вечером 10 ноября, когда мы уже узнали про эту трехстороннюю встречу и документ, по которому город сдали, я испытал шок. Подарить Карвачар, который удерживался всю войну и не уступил ни сантиметра [земли], одной бумажкой.

Я перечитывал текст [договора] раз десять, потом поискал в других источниках, чтобы удостовериться, что это не фейк. А потом я умер. Не физически, но душевно. Все последующие дни я жил словно на автопилоте.

Какое-то время я думал остаться с оружием и биться, сколько смогу, но друзья меня уговорили [уехать]. 13-го ноября я в последний раз поехал в Карвачар. С друзьями мы взяли все, что смогли, из школы и городской библиотеки. В школе я нашел флаг Армении, который лежал на полу под грудой бумаг и полок. Сейчас я храню его и уверен, что верну на место. В тот же день, когда мы уже выезжали из города, нам навстречу шли российские БМП, мы прошли рядом с ними и показали им средние пальцы, чтобы хоть как-то выдавить из себя гнев, ненависть и бессилие.

Нам пришлось переехать в Ванадзор на какое-то время, а потом в январе 2021 года мы поехали в Степанакерт. Когда мы возвращались в Арцах, то проезжали мимо российских, азербайджанских и турецких флагов, в городах везде видели ленты с именами и возрастами погибших, венки перед домами, почерневшие и разрушенные здания и пустые квартиры.

В Степанакерте мы арендуем небольшой дом, в котором всего одна комнатка. Сейчас я занимаюсь журналистикой, а в свободное время учу детей основам выживания: как строить шалаши, очищать воду, разжигать огонь. Это пригодится им на случай войны или природных катаклизмов, которых в регионе тоже много.

За несколько месяцев до блокады мы начали закупаться продуктами, так как чувствовали, что скоро что-то произойдет. Это было очевидно после нападения на Армению в сентябре 2022 и первой попытки блокировки дороги в декабре.

Мы рассказываем про военное вторжение России в Украину, протесты и репрессии. Мы считаем, что сейчас, когда десятки медиа закрылись или перестали освещать войну, доступ к независимой информации важен как никогда.

Поддержать

Оформите разовое или ежемесячное пожертвование.

Было трудно. Особенно в первый месяц [блокады], когда продуктов не хватало. Помню, мать по телефону говорила, что по телевизору показывают, что у нас мало товаров, и спрашивала, как мы, есть ли у нас что покушать. Я ей отвечал: «Не верь этим СМИ. В новостях все врут, не верь. У нас всего хватает», — успокаивал их. Но на самом деле примерно через месяц уже началась нехватка продуктов. Особенно [трудно стало] с отключением электричества и газа, так как появилась проблема с выпечкой хлеба. А еще, не было фруктов и овощей, детского питания, подгузников и лекарств. Но со временем некоторые продукты стали завозиться русскими, а Красный крест стал привозить лекарства и детское питание.

Наше поколение знакомо с блокадами и нехваткой продуктов.

Труднее переносить это все на психологическом уровне. Появляется ощущение, что ты как будто в тюрьме, тебя фактически закрыли от внешнего мира. И это самое тяжелое. Из-за блокады мы разлучены с семьей, не можем поехать, скажем, в Ереван. Я каждый день по видеосвязи разговариваю с племянником, которому три года, и он каждый раз спрашивает: «Дядя, почему ты не приезжаешь?». Я говорю ему, что злые дяди закрыли дорогу — я не могу приехать. Но ему трудно объяснить всю ситуацию.

Что будет дальше, непонятно, но если учитывать риторику диктатора Азербайджана, то нужно быть готовым к войне. Я думаю, что когда чуть потеплеет, то можно ожидать маленькие стычки. [Впрочем, ] большой войны не будет, потому что политическая обстановка не позволяет ему сейчас начать полномасштабную агрессию. По крайней мере, пока.

Для меня главное, что люди готовы удерживать Арцах. Хотя и маленький кусочек остался после войны [2020 года].

Отступать нам некуда. Армяне еще в 80-х не просто так взяли и объявили, что хотят выйти из состава Азербайджана. Сначала жителям села Чардахлы, которое было за пределами Арцаха, пришлось покинуть свои дома после погромов и давления со стороны местных властей. Где-то через полгода были погромы в Сумгаите, потом в Баку. Тогда армяне Арцаха уже поняли, что если они не выйдут из состава Азербайджана, если не организуют самооборону, то их ждет участь и Чардахлы, и многих других сел и городов.

Это борьба за выживание. Это борьба за существование нации.

Было бы честно по отношению к нашему народу, если бы независимость Арцаха признали. И признали бы ее в довоенных границах. Потому что мы увидели, что Азербайджану глубоко плевать на эти территории, что они нужны ему только для того, чтобы со всех сторон окружить Арцах и давить нас до последнего.

Мариам Аветисян, 27 лет, режиссерка

12 декабря [в день начала блокады] у брата была свадьба. Он ветеран войны [2020 года] и только недавно окончил срочную службу в армии обороны Арцаха.

Помню, что утром мы с мамой пошли в салон красоты и на обратном пути узнали из новостей, что азербайджанские «экоактивисты» устроили протест рядом с городом Шуши. Мы тогда представить не могли, что дорога заблокирована, но день провели в напряжении.

[На свадьбе] мы веселились, но в наших сердцах был страх. А что, если опять война начнется? А что, если азербайджанцы устроят тут резню? А что, если… Много тревожных и ужасных мыслей [крутилось в голове], но в тоже время, все они были довольно реалистичны. Уже вечером мы узнали, что никто не может выехать из Арцаха, — это был первый день блокады.

С тех пор прошло больше трех месяцев. Мы по-прежнему каждый день ложимся спать с надеждой на то, что завтра дорогу разблокируют, но все же мы все приспособились жить в новых условиях. [Тем более] у моих родителей уже есть опыт: для них это блокада не первая. И они с твердостью говорят, что лучше жить так, чем вместе с азербайджанцами.

Вся наша семья и наши родственники родом из Арцаха. Здесь каждый человек по-своему борец за независимость, и я по-своему [тоже] веду эту борьбу. Главное для меня — это документировать, фиксировать как можно больше информации. Это очень важно как для будущего, так и для настоящего.

Я поняла это во время Второй арцахской войны в 2020 году. Тогда я каждый день разговаривала со своей родной сестрой в Швеции и все время задавалась вопросом: почему весь мир видит [войну], но не останавливает? Я думала, что [это потому, что] мы мало рассказывали всему миру об Арцахе.

Тогда я сняла The Desire To Live — свой первый документальный фильм. В нем были съемки людей, которые показывали свою повседневную жизнь, рассказывали свои истории и переживания. Я снимала в более чем в пятидесяти селах и городах Арцаха и сделала интервью с более чем ста пятьюдесятью людьми. Моим главным месседжем была мысль, что Арцах это не просто кусок земли, что Арцах — это жизнь, простая и счастливая. Арцах — это мечты [его жителей].

Во время съемок меня больше всего впечатлило то, что, несмотря на все трудности, люди продолжают жить, мечтать и верить в то, что Арцах останется армянским. Больше всего мне вспоминаются два героя. Один — дедушка, у которого полностью сгорел дом в результате бомбежки. Он в слезах рассказывал, как понемногу строил свой дом, как работал в огороде, как росли его дети и как в один миг он все потерял. Как весь его дом превратился в пепел. Он плакал, рассказывая все это.

Еще была одна женщина. На войне она потеряла своего сына и двух братьев. Это была самая жестокая история, которую я когда-либо слышала. Женщина никак не могла поверить в то, что ее сын погиб, она хранила его мобильный телефон и сама себе отправляла сообщения. [А потом] на своем телефоне отвечала на них.

Сейчас я понимаю, что допустила некоторые ошибки при съемках и что должна была немного больше рассказать о предыстории Арцаха. Потому что без знания истории очень трудно понять конфликт. И решила, что в следующем фильме нужно немного углубиться в историю, чтобы всем стало понятнее, [что происходит].

Сейчас я работаю над проектом о погромах армян в Азербайджане. Я хочу показать миру, что случится, если Арцах будет в составе Азербайджана. Что история повторится и убьют всех армян.

Я, как и весь наш народ, верю, что придет день, когда Арцах станет независимым. Но за прошедшие годы было много разочарований. Когда в 2020-м войну остановили и мы узнали, что российские миротворцы будут нас охранять, то все верили, что наконец-то настанет мир. Но потом наши иллюзии разрушились. И [сейчас] мы больше не верим России и миротворцам, ведь они не выполняют свои обязанности. [Сейчас] мы чувствуем себя бессильными и брошенными.

Материал об отношении армян_ок к России и ОДКБ

«Путин должен ответить за свои преступления не только в Украине, но и в Армении»

На чем основано российско-армянское военное сотрудничество и почему ереван_ки вышли на протест против членства в ОДКБ

Zuzana Gruberova

И как бы это ни было больно, иногда приходят мысли, что блокада закончится тем, что Арцах станет частью Азербайджана, ведь мы в безвыходной ситуации. Все [международное сообщество] говорят только о том, что Арцах должен войти в состав Азербайджана.

При этом очевидно, что Азербайджан не оставит в покое нас и сделает все, чтобы получить свое [территорию]. Алиев терроризирует нас, чтобы как можно больше людей оставили свои дома и покинули Арцах. Но чем больше режим Алиева старается нас отсюда выгнать, тем сильнее мы хотим остаться.

И поэтому нам важна поддержка. Не переставайте говорить об Арцахе! Говорите о нем и его жителях, делитесь историями, рассказывайте правду. Для меня очень важно, чтобы мир увидел, как эта непризнанная страна продолжает борьбу за жизнь и за демократию. И что наш враг — это жестокая диктатура, которая хочет только убивать и захватывать чужое.